Средняя Азия сегодня — это исламский регион, где религиозная культура гармонично уживается со светскими законами. Однако совсем недавно исламский фундаментализм был одной из главных угроз национальной безопасности и суверенитету таких стран, как Узбекистан, Таджикистан и Киргизия. С начала 1990-х именно исламисты стояли за большинством терактов, массовых беспорядков и даже гражданских войн, в которых погибли тысячи людей. Какими методами в среднеазиатских странах борются с исламскими фундаменталистами, насколько успешна эта борьба и почему, запрещая бороды и хиджабы, власти не боятся оскорбить чувства верующих?
Учебный семестр начался для студентов колледжей и вузов Узбекистана с полицейских рейдов. Силовики обходили аудитории в поисках тех, кто пришел в аудиторию в хиджабе или с бородой. Таким студентам предлагали привести свой внешний вид в соответствие с дресс-кодом. Отказавшихся попросту выгоняли с занятий.
Также правоохранители без предупреждения начали посещать столичные кафе, мастерские и магазины: они требовали убрать с витрин надписи на арабском, обязать сотрудников выходить на работу исключительно в светской одежде, интересовались связями бизнеса с партнёрами из стран Ближнего Востока и Северной Африки.
Вслед за кафе и магазинами полицейские пришли в мечети, где, по сообщениям прихожан, сотрудники вели с имамами «весьма жёсткие разговоры». Правда, о задержаниях, арестах или возбуждении каких-либо уголовных дел не сообщалось.
Столь внезапные и необычные на первый взгляд меры могут показаться нонсенсом в стране, где подавляющее большинство населения исповедует ислам. Однако ничего необычного в этих решениях нет.
Похожие мероприятия периодически проводят в Таджикистане, а парламент соседней Киргизии и вовсе обсуждает полный запрет ношения никабов и длинных бород.
Объединяет эти практики борьба с исламским фундаментализмом. Любой намек на возрождение радикальных движений напоминает о мрачных временах, наступивших после распада СССР, и является для властей постсоветских стран Средней Азии худшим из кошмаров.
Травмы детства
К началу XXI века почти все страны мира выработали собственные уникальные подходы к борьбе с религиозным экстремизмом. Одни последовательно укореняли светские нормы, ужесточали законы, связанные с отправлением культов. Другие, напротив, стремились инкорпорировать духовенство в систему политической власти, ситуативно обретая союзников в лице даже самых последовательных традиционалистов.
Однако перед странами Средней Азии эта дилемма, кажется, не стояла вовсе. Гражданская война в Таджикистане 1992-1997 годов, в которой правительственные силы противостояли исламистам; нападения религиозных радикалов на погранзаставы в Киргизии; теракты и изнурительная борьба с вооруженным подпольем в Узбекистане…
Прямую угрозу, исходящую от фундаменталистских течений, власти среднеазиатских стран осознали ещё на заре своей независимости. Отсюда — намерение не допустить роста радикальных настроений практически любой ценой.
В 1990-е годы возросший интерес к нетрадиционному исламу казался закономерной реакцией на безработицу, массовую бедность, миграцию, коррупцию и другие характерные черты переходного периода. Для многих религия стала некой формой социальной терапии, способом улучшить моральное здоровье и практикой обретения новых социальных связей.
Однако даже с улучшением экономической ситуации и спадом постперестроечных волнений проблема экстремизма не исчезла. Напротив, после терактов 11 сентября 2001 года в США и начавшейся интервенции западной коалиции в Афганистан она окончательно приобрела глобальный характер.
Именно с этих пор логика «религиозность — радикализм — оппозиция государству» прочно закрепилась во внутриполитическом дискурсе Таджикистана, Узбекистана и Киргизии. И, надо признать, не без оснований.
«Исламское движение Узбекистана», «Партия Исламского Освобождения», «Движение Восточного Туркестана», «Организация освобождения Туркменистана», «Объединение Адолат» (все организации признаны террористическими в России и запрещены) — далеко не полный перечень экстремистских организаций, активно действовавших на территории Средней Азии с начала 2000-х годов. По оценке Института международных исследований Фуданьского университета (Китай), доля выходцев из стран Средней Азии в исламских террористических организациях Ближнего Востока составляет 20%.
В этой связи признаки «чрезмерной духовности» стали выкорчевывать последовательно и системно — от бород и хиджабов до коллективных молитв вне мечетей. Обоснованием такой политики чаще всего становилось «несоответствие национальной культуре».
К концу 2010-х годов стало казаться, что проблема терактов, радикальной пропаганды и риска гражданских волнений если не решена полностью, то по крайней мере взята под контроль. Однако после того как в 2021 году американские подразделения покинули Афганистан, спровоцировав масштабный исход беженцев и активизацию «спящего» экстремистского подполья, об угрозе дестабилизации заговорили вновь. 5 тысяч выходцев из республик бывшего СССР сражались в Афганистане на стороне террористических группировок, по данным Министерства внутренних дел Таджикистана на октябрь 2022 года.
Власти трёх среднеазиатских стран решили продолжить кампанию за светские нравы с удвоенной силой. Ведь к проблемам, связанным с деятельностью радикалов, прибавились новые, с которыми ни Таджикистан, ни Узбекистан, ни Киргизия попросту не способны справиться в одиночку.
Глаза государства
Контроль за религиозной жизнью в странах Средней Азии не ограничивается «дресс-кодом» и борьбой за традиционные национальные ценности.
Безусловно, на уровне государственной риторики традиционный умеренный, национальный ислам преподносится как позитивный и безопасный и противопоставляется фундаментальному, радикальному, политическому, соответственно, опасному исламу.
Однако это не мешает государству усиленно следить за религиозной жизнью даже в «правильных» мечетях, контролировать связи духовенства с зарубежными религиозными сообществами, законодательно ограничивать распространение неканонической духовной литературы.
Например, и в Таджикистане, и в Киргизии, и в Узбекистане существует практика обязательной установки камер видеонаблюдения во всех без исключения мечетях. По замыслу властей, она должна помочь спецслужбам выявлять имамов, которые распространяют на проповедях экстремистские идеи, а также вычислять радикалов, находящихся в розыске.
Во всех трех странах, кроме того, существуют ограничения на получение религиозного образования за границей. Они действуют с разной степенью строгости: если в Киргизии местное Духовное управление мусульман попросту не выдает соответствующих разрешений, в Таджикистане несогласованное с властями обучение в зарубежном медресе вовсе карается тюремным сроком.
Правда, в реальности ограничения обходятся относительно просто: желающие приобщиться к нетрадиционным исламским течениям, например, нередко получают «знания» с помощью интернет-проповедников. И хотя среднеазиатские спецслужбы периодически блокируют подобные ресурсы, развитие систем обхода блокировок всё чаще сводят их усилия на нет.
Основной проблемой для властей является то обстоятельство, что целевой аудиторией имамов-экстремистов всё чаще становятся таджики, узбеки и киргизы, проживающие за рубежом. Прежде всего уезжающие на заработки в Россию, где отношение к религиозности проще, а контроль за мечетями, религиозными собраниями и диаспорами существенно слабее. 80% этнических таджиков, присоединившихся к ИГИЛ (организация признана террористической и запрещена в России), до этого были трудовыми мигрантами в России. Как показывает практика, с точки зрения религиозной жизни такие люди чувствуют себя гораздо комфортнее в эмиграции, нежели на родине.
В России, например, не существует законов, ограничивающих ношение религиозной атрибутики или регулирующих внешний вид человека в общественных местах. Поэтому у религиозного экстремиста гораздо больше возможностей скрыться от взора спецслужб за рубежом, учитывая легкость миграции в Россию.
Косвенно эти выводы подтверждает статистика. Согласно данным Федерального агентства по делам национальностей (ФАДН), как минимум 44% мигрантов из стран Средней Азии предпочитают законы шариата российскому законодательству. Это как минимум означает, что лояльность светским законам родной страны у этой части уехавших была невысокая. Вероятно, спецслужбы Узбекистана, Таджикистана и Киргизии учитывают именно это обстоятельство, ужесточая борьбу с любыми проявлениями исламского фундаментализма.
«Я неоднократно обращал внимание на наличие в наших странах спящих ячеек радикалов. Их вербовочная деятельность не прекращалась ни на один день. К сожалению, практика вовлечения трудовых мигрантов в деятельность исламистов продолжается», – президент Таджикистана Эмомали Рахмон.
«Бороды мерили всегда»
Опасности, связанные с экстремизмом в среде мигрантов, безусловно, осознают и в России, и в соседних среднеазиатских странах.
Координация в этом вопросе, равно как и борьба с терроризмом на практике, прежде всего ведется по линии Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Из вышеперечисленных республик туда не входит только Узбекистан.
При этом, пожалуй, наибольшее число рисков, исходящих от исламистского подполья, берет на себя именно Россия — хотя бы потому, что именно туда стремятся миллионы мигрантов в поисках лучшей доли. Большинство осужденных за терроризм в России — мусульмане. А крупнейшие по масштабу и числу жертв теракты в 2000 и 2010 годах, если не учитывать событий на Северном Кавказе во второй чеченской войне, были осуществлены выходцами из стран Средней Азии.
При этом в подавляющем большинстве случаев участники террористических сообществ исповедуют или ультраконсервативный ваххабизм, или не менее ортодоксальный салафизм.
Как полагает ведущий эксперт Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ Дарья Рекеда, российские правоохранители в сотрудничестве с коллегами из Средней Азии за последние годы достаточно эффективно научились вычислять экстремистские элементы в мигрантской среде. При этом проблемы с профилактикой распространения таких идей, по её мнению, всё ещё остаются. Нехватка государственных программ адаптации приезжих также серьёзно влияет на эту проблему, уверена она.
«Никто не встает с утра и не думает «как бы мне здорово радикализироваться». Как к этому приходят? Первое — низкие доходы, низкий уровень жизни. И второе — некачественное образование или отсутствие его вовсе. Другая проблема — диаспоры. Важно, чтобы у российских спецслужб был доступ в эти группы, чтобы отслеживать, какие процессы там происходят, и вмешиваться в случае необходимости», — уверена исследователь.
Что касается практик правоохранителей в странах Средней Азии, связанных с контролем за внешним видом и нехарактерными для региона традициями, эксперт утверждает, что они связаны, в первую очередь, с ростом религиозных настроений в целом. Если раньше в Киргизии, Таджикистане и Узбекистане всё же доминировало «светское сознание», то в последние годы отчетливо растёт популярность ислама. Эту тенденцию, например, отражает статистика, связанная с популярностью имен. В прошлом году самым популярным именем практически во всех странах региона стал Мухаммед. Хотя ещё пять-семь лет назад по популярности лидировали имена национальные.
По словам Дарьи Рекеды, всё это заставляет службы безопасности работать на упреждение. «Власть старается следить за теми, для кого ислам — это созидательная религия, описывающая мир, а для кого превращается в фанатичное стремление утвердить свое превосходство», — отмечает она.
«Бороды в этих республиках мерили всегда, но теперь за проявлениями религиозности следят еще строже. Вплоть до того, что в Таджикистане, например, если делаешь интервью на камеру, а на фоне прошла девушка, которая покрыта по жёсткому исламскому канону, придётся всё переснимать. Потому что по центральному телевидению не могут мелькать кадры с такой религиозной атрибутикой», – отметила Дарья Рекеда.
При этом она подчеркнула, что, как в России, так и в среднеазиатских странах, речь не идёт о борьбе с исламом в принципе. Но целевой аудиторией экстремистов являются именно религиозные люди.
«Обретение такими религиозными сообществами политической субъектности попросту немыслимо для среднеазиатских республик. В 1990-е они уже получили прививку от исламизма в виде терактов и вооружённых мятежей, а потому не намерены заигрывать с радикалами».
Михаил Кириллов