Измерение первое, афганское… Для понимания конфликтно происходящих на евразийском пространстве изменений политической географии важно не забывать одно обстоятельство:
катализатором украинского кризиса стал наметившийся тренд на вступление Украины в Таможенный и в перспективе в Евразийский союзы, противопоставленный ассоциированному соглашению с ЕС. Соглашаясь же с данным утверждением, можно легко согласиться с утверждением о том, что прямым продолжением атлантических стратегий для Евразии станут «(1) сдерживание и подчинение России, (2) взрыв старого Ближнего Востока и создание нового, Большого Ближнего Востока, по-новому фрагментированного, иначе построенного и сориентированного, (3) сориентированного таким образом, чтобы его крайняя восточная часть, распространив афганизацию на Среднюю Азию, в ближайшей перспективе смогла стать основой для настоящего второго фронта, дополнительного к будущему первому — тихоокеанскому фронту США и Японии против Китая» [Второй фронт США против Китая и его евразийский материал: кто следующий? / Модест Колеров. http://ostkraft.ru/ru/articles/1396 ].
Для понимания процессов, актуальных для Каспийского региона, просто в силу его геополитического расположения и даже независимо от ресурсных возможностей, важность представляют все названные векторы. Можно обратить внимание на то, что проведенная Маккиндером линия «внутреннего или переходного полумесяца» на карте мира проходит как раз по южному и юго-западному берегу Каспия.
«Афганизация» в главном из ее компонентов — это разгосударствление территории, это тот самый «управляемый хаос» (а с недавнего времени и не управляемый), который позволяет решить все три обозначенные задачи для установления контроля над hartland’ом со стороны «атлантической цивилизации». Включение тех или иных государств в процессы «афганизации» имеет уже апробированные инструменты, важнейшим из которых в последние десятилетия стали «цветные революции» во всем их разнообразии, оптом («арабская весна» и в розницу («революция роз» в Грузии, «тюльпановая революция» в Киргизии). Доминирующая в западном, прежде всего, аналитическом сообществе геоэкономическая парадигма давно ставит под вопрос состоятельность доктрины национальных интересов, сформулированной в свое время под институты национальных государств.
При глобальной попытке развала многих из которых мы и присутствуем.
Недавний визит помощницы госсекретаря США Ниши Десаи Бисвал, происходивший в разгар крымско-украинского кризиса, носивший характер рекогносцировки на местности, имеет, судя по-всему, в своем итоге два основных вывода. Результаты ее встреч в Астане и Бишкеке различны: различными будут, надо полагать, и применяемые к ним инструменты.
Киргизия вступила на путь «афганизации» девять лет назад, процесс запущен, и вывести республику на новый виток саморазрушения — задача, в общем-то, несложная. Сложнее с Казахстаном. Достаточная внутренняя стабильность, подтвержденная чуть раньше президентом страны ориентация на евразийские интеграционные процессы, необходимость учитывать интересы транснациональных компаний, сосредоточенные в Казахстане, эти факторы не позволяют в текущем периоде пустить и Казахстан по тому же пути.
Но есть и собственно Афганистан.
5 апреля в Афганистане прошли президентские выборы. Сами по себе эти выборы мало что означали бы принципиального, если бы не два обстоятельства, способные существенно повлиять на общую региональную ситуацию.
На протяжении нескольких лет огромное число политиков, аналитиков и обозревателей внедряли в массовое общественное мнение тезис о «выводе войск США и НАТО» из Афганистана, хотя еще в октябре 2012 г. НАТО официально сменила терминологию по своей операции в Афганистане, изъяв из оборота выражение «вывод войск» (withdrawal или pull-out) применительно к этой стране и приняв к использованию термин «передислокация сил» (redeployment). Теперь же, независимо от окончательных результатов афганских выборов, юридическое оформление SecurityandDefenseCooperationAgreementbetweentheUnitedStateofAmericaandtheIslamicRepublicofAfghanistan— вопрос короткого времени. Согласно этому соглашению, на территории Афганистана остаются девять полноценных военных баз США: это Кабул, Баграм, Мазари- Шариф, Герат, Кандагар, Шураб (Гильменд), Гардез, Джелалабад, Шинданд. Кроме этого, США получают право использования в военных целях международных аэропортов Кабула и Герата, а также право военного присутствия в наземных пограничных пунктах Торхам и Спинбулдак (граница с Пакистаном), Тургунди (граница с Туркменистаном), Хайратон (граница с Узбекистаном) и Шархан-Бандар (граница с Таджикистаном).
При этом, по соглашению США полностью снимают с себя ответственность за состояние сферы безопасности в стране, перекладывая ее на афганские национальные силы безопасности. Стороны признают, что ANDSF несет ответственность за сохранность людей и территорию Афганистана: «Стороны продолжат работать в целях укрепления способности ANDSF (силы безопасности при Министерстве внутренних дел и Министерстве обороны Афганистана и, в случае необходимости, Национального управления безопасности) по сдерживанию и реагированию на внутренние и внешние угрозы. По желанию, США должны срочно определить параметры поддержки, которые они готовы предоставить ANDSF для того, чтобы реагировать на угрозы безопасности в Афганистане». И очень размытый следующий пункт 4-й: «Стороны признают, что американские военные операции для победы над Аль-Каидой и ее членскими организациями могут быть целесообразными в общей борьбе с терроризмом», по сути, это нецелевое право на ведение самостоятельных, несогласованных боевых действий.
Как будет развиваться ситуация в Афганистане после переформатирования американского присутствия и передачи ответственности ANDSF можно представить на основании хотя бы нескольких характеристик афганских вооруженных сил и силовых структур. Принадлежность военнослужащих к различным этническим группам, насильственная в ряде случаев мобилизация, низкий уровень подготовленности, организации и дисциплины, коррумпированность офицерского состава являются характерными чертами как армейских, так и полицейских сил. Афганские силовые структуры подвержены массовому дезертирству (до 50 тысяч военнослужащих ежегодно в последние 3-4 года). Имеется множество случаев вербовки военнослужащих противником, а также проникновения агентуры талибских группировок в воинские части. Сложной задачей является подготовка командных кадров, особенно нижних и средних уровней, что объясняется, в частности, общим низким уровнем образованности афганского общества. Силы безопасности не в состоянии самостоятельно обслуживать и эксплуатировать какие-либо сложные технику и вооружения, во многих случаях — логистику, планирование боевых операций. Оказавшись без серьезной поддержки, они могут повторить судьбу афганской армии после вывода советских войск, хотя тогда режим Наджибуллы оказался на удивление многим прочным, он продержался три года, у сегодняшней кабульской политической элиты такого ресурса не будет. Военнослужащие могут просто разбежаться — к талибским группировкам, по боевым отрядам, каковые имеет в Афганистане каждый уважающий себя политик, в первую очередь — по этническому признаку [Александр Князев: Афганистан и Средний Восток на пороге «войны всех против всех», http://www.regnum.ru/news/1738545.html#ixzz2z0fONLYD].
Еще более важным обстоятельством близкого будущего Афганистана, прямо влияющим на региональную безопасность, является этнополитическая ситуация. Не являясь единственно доминирующим противоречием в развитии афганского общества, этнический фактор, в то же время, играл и играет чрезвычайно важную роль, особенно в случаях и в периоды общеполитических кризисов, стимулируемых, как правило, воздействием внешних центров силы.
Важнейшим результатом президентских выборов станет всплеск межэтнических противоречий и усиление фрагментации страны на этнополитические анклавы, которые будут находиться в состоянии конфронтации между собой при полной слабости центральной власти. Афганистан будет оставаться устроенным по принципу танзимов, то есть, являться простой совокупностью независимых военно-политических группировок. В определенной мере устойчивость современного афганского регионализма, основой которого на уровне ментальности является региональная самоидентификация, которую веками могло изменить лишь что-то подлинно чрезвычайное, эта устойчивость стала уже традиционной. С начала 1990-х годов она все больше усугубляется и обострением межэтнической ситуации в Афганистане, вопреки фундаментальной исламской доктрине, афганские танзимы практически без исключений формируются по этническому принципу.
По мнению афганского эксперта, экс-директора Центра стратегических исследований при МИД ИРА и бывшего посла Афганистана в Казахстане Азиза Арианфара, «Большой Кандагар» как один из подобных анклавов, уже фактически создан. Пространство от провинции Забол до Кунара устойчиво контролируется талибами и изменений в этой ситуации ожидать не приходится. Запад страны, по-крайней мере, Герат, традиционно останется под контролем локального таджикского лидера Исмаил-хана, как и северо-восток — под контролем таджикского клана покойного экс-президента Бурханутдина Раббани. Нет поводов подвергать сомнению устойчивость позиций в центральной части северного Афганистана действующего губернатора Балха Ато Мохаммада Нура, еще одного регионального лидера-таджика. В случае, если президентом страны окажется утвержден экс-министр иностранных дел Абдулло Абдулло, возможен некий альянс между Кабулом и Мазари-Шарифом, а также северо-востоком, что и создает вдоль северной границы некую цепочку связанных между собой антиталибских (и в определенной мере — антипуштунских) квази-государств.
Но эта же ситуация, несомненно, вызовет серьезную контрреакцию пуштунской части афганского общества. Этнополитический баланс афганского общества, начавший формироваться на рубеже XIX-XX вв., всегда обеспечивался применением модели пуштунского гегемонистского доминирования в сочетании с исторически установившимися, естественными механизмами интеграции (в первую очередь — со второй по численности таджикской ирредентой) и ассимиляции (применительно к малым этническим группам), что создавало условия для постепенного преодоления трайбалистских и межэтнических противоречий в процессе модернизации афганского национального государства. Однако этот процесс был нарушен рядом ключевых для новой и новейшей афганской истории событий и процессов — антимонархическим переворотом 1973 года, апрельской (саурской) революцией 1978 года, социалистическим реформированием 1980-х, исламистским реваншем моджахедов в 1992-м и шариатским проектом «Талибана», попытки преобразований по западным либерально-демократическим моделям этнополитическую ситуацию просто усугубили.
Применительно к ближнесрочной перспективе же, не совсем понятна вероятная ситуация на северо-западе Афганистана, как и будущая политическая роль когда-то признанного лидера афганских узбеков генерала Абдул Рашида Дустума. Бывший советник президента Узбекистана Рафик Сайфулин уверен, что «в случае обострения ситуации в ИРА, если пойдет развал Афганистана на воюющие анклавы, зона, которую способен контролировать Дустум, — это буфер для Центральной Азии». Но в настоящее время по данным некоторых кабульских источников, Абдул Рашид Дустум парализован и находится на лечении в Стамбуле. При динамичной афганской политической жизни это может означать конфликт между другими узбекскими лидерами и рост конфликтности в этом афганском регионе. Вдобавок к непонятной и усложнившейся ситуации в узбекской общине, росту конфликтности на северо-западе может способствовать активизация туркмен. В Фариабе и Батгизе уже несколько лет действуют туркменские этнические группировки, одна из которых, называющая себя «Такфир», прямо связана с пуштунскими талибскими группировками. Среди туркменских отрядов происходит постоянная борьба за лидерство. Дополнительной проблемой является резко активизировавшееся турецкое влияние со стороны последователей Фетхуллаха Гюлена (в составе турецкого контингента ISAF и так называемых «команд по восстановлению, Provincial Reconstruction Teams), последовательно распространяющих среди туркмен (и узбеков) идеологию пантюркизма, и ваххабизация региона, ведущаяся саудовскими эмиссарами через местных мулл и имамов в регионе от Герата до Мазари-Шарифа, и точечно в других регионах афганского севера.
Ситуация в регионе, примыкающем к границе Туркмении является наиболее опасной для всей Центральной Азии и Прикаспийского региона: в силу того, что, во-первых, в этом регионе нет крупных политических сил, лидеров, которым можно было бы оказать поддержку в обмен на лояльность и хотя бы относительную стабильность в приграничье. Во-вторых, у Казахстана, России, Узбекистана, у ОДКБ и ШОС отсутствуют какие-либо системные связи с соответствующими государственными структурами в Ашхабаде по линии обеспечения коллективной безопасности. Поведение Туркмении и ее способность обеспечивать как собственную защиту, так и недопущение фильтрации через свою территорию угроз и рисков, непредсказуемы. В любом случае, для стран региона это может означать лишь рост угроз и рисков, происходящих с афганской территории и угрозу переноса центробежных тенденций на сопредельные территории.
Эффект «афганского домино» легко применим и к внешне стабильной Туркмении. Доминирование в органах госвласти и управления представителей одного племени («теке», или «ахал-теке») на протяжении многих десятилетий вызывает растущее недовольство, в частности со стороны населяющего западный Балканский и северный Дашогузский велаяты (области) племени иомудов и его племенной элиты. В Балканском велаяте расположена значительная часть объектов газодобычи, являющейся основным сектором экономики, и сепаратистские настроения в Западной Туркмении, пусть пока и в латентной форме, очень сильны. Дестабилизирующий сценарий в Туркмении усложняется и наличием существенных туркменских этнических ирредент в сопредельных странах. При общей численности населения Туркмении около 5 млн. человек, в приграничных районах Афганистана проживает около 1 млн. этнических туркмен (преимущественно племена иомудов, и других, кроме текинцев), в приграничье Ирана — более 1 млн. 300 тыс. человек (также не относящихся к племени «теке»).
Развитие конфликтных процессов в юго-западном Афганистане, вероятность их переноса на территорию Туркмении позволят — пока гипотетически — прогнозировать формирование кризисной оси: Афганистан-Туркменистан с выходом на и без того сложный казахстанский прикаспийский регион и последующим развитием в направлении российского Кавказа, Поволжья и Приуралья.
Помимо прямых проблем в сфере безопасности задействованных стран, подобная ось ставила бы под вопрос и рост китайского присутствия на Каспии, и попытки воспрепятствовать этому со стороны глобальных конкурентов КНР.
Но это уже другая тема новой «Большой игры» на пространстве, объединяющем китайский Синцзянь, всю постсоветскую Центральную Азию, регионы России, Кавказ, Средний и Ближний Восток и, конечно, сам Каспий.
Измерение второе, синьцзянское… Активизация Китая в Центральной Азии, а особенно на Каспии и особенно в энергоресурсной сфере, вызывает довольно нездоровые реакции в США и ЕС. На фоне украинского кризиса и происходящего вокруг него кардинального переформатирования всех международных отношений, их сущностных принципов, менее ярко, вторым планом, но заметен и рост напряженности вокруг всего Каспийско-Черноморского региона, хотя китайская тема в этом контексте пока громко не прозвучала.
Но это пока.
Среди стимуляторов западных контрреакций можно отметить начало и динамичный рост поставок туркменского газа в Западный Китай, вызывающий немалое беспокойство американской администрации. Поездка по региону помощника госсекретаря США по вопросам Южной и Центральной Азии Ниши Десаи Бисвал в СМИ обсуждалась в основном в связи с Астаной и Бишкеком. А ведь начала она свою поездку в Центральную Азию с Ашхабада, передав президенту Туркменистана Гурбангулы Бердымухамедову от президента США слова благодарности за его международные инициативы по обеспечению мира, стабильности и безопасности в Центральноазиатском регионе. И выразив уверенность в том, что проект газопровода Туркменистан-Афганистан-Пакистан-Индия (ТАПИ) протяженностью более 1700 километров и мощностью около 30 млрд. кубометров газа в год будет осуществлен.
Тема ТАПИ была главной на переговорах в Ашхабаде.
А еще ранее, в ноябре 2013 года, участники проекта — «Туркменгаз», Афганская газовая корпорация, пакистанская Inter State Gas Systems и индийская Gail Limited подписали сервисное соглашение с Азиатским банком развития, который стал транзакционным советником по проекту. Это происходило в те самые дни, когда афганская Лойя Джирга утверждала SecurityandDefenseCooperationAgreementbetweentheUnitedStateofAmericaandtheIslamicRepublicofAfghanistan, известное соглашение по безопасности, в котором обращает на себя внимание география размещения сохраняемых США в Афганистане военных баз. Большинство из них — Тургунди, Герат, Шинданд и Шураб, Кандагар, Спинбулдак и Торхам — находятся либо непосредственно на маршруте предполагаемого газопровода, либо в пределах тактической близости.
Для Китая строительство ТАПИ влечет сразу несколько негативных моментов, в силу которых Пекин будет противодействовать его реализации:
— стремление КНР доминировать в качестве импортера туркменского газа;
— недопущение поставок газа в Индию в рамках общей конкуренции и противоборства Индии и КНР;
— усиление американского влияния в Афганистане и Пакистане;
— определенная заинтересованность КНР в газопроводе «Мир» из Ирана в Пакистан.
Важным частным моментом для Китая является сохранение контроля над пакистанским портом Гвадар, который необходим для обеспечения безопасности китайских поставок энергоносителей из зоны Персидского залива, здесь гармонично сочетаются интересы поставщика — Ирана, и КНР как потребителя. В китайских планах, Гвадар — место постоянной дислокации ВМФ КНР, одно из звеньев так называемой «Нити жемчуга» — сети опорных военно-морских опорных баз Китая от Хайнаня до африканского континента. Китайское военно-морское присутствие в Гвадаре обеспечивает, в частности, передачу ответственности за безопасность энергопоставок от иранского порта Бендер-Аббас, контролирующего Ормузский пролив, китайскому ВМФ уже в Оманском заливе.
Но тот же Гвадар присутствует в американском проекте ТАПИ как важнейший пункт доставки туркменского газа, место создания производств по его сжижению и дальнейшей транспортировки морскими путями. Несомненно, что газопроводный вопрос обострит и без того происходящую борьбу за влияние в ИРП между Китаем, с одной стороны, и США и Великобританией — с другой. Причем, как на собственно пакистанской площадке, так и на афганской территории, реанимируя проект АфПака, объединения двух стран в общее конфликтное пространство, заодно актуализируя и традиционный, ныне пока латентный индийско-китайский конфликт. Пока Китай сделал для американцев проект ТАПИ (как и Транскаспийский проект) бесполезным, став главным распорядителем газовых ресурсов прикаспийских государств Центральной Азии, не вступая при этом в конфликт интересов с другими игроками регионального газового рынка – Ираном и Россией.
Более того, сама совместимость интересов КНР, ИРИ И РФ в этой сфере вкупе с происходящим сближением глобальных политических позиций РФ, КНР и ИРИ (в том числе между РФ и КНР по поводу Украины) ставит под сомнение все региональные стратегии, как для США, так и для ЕС и НАТО.
Дополнительную конфликтность в ситуацию в регионе Среднего Востока и Прикаспия вносит и активно реанимируемый иранской стороной проект газопровода «Мир». Идея строительства газопровода в Пакистан у Тегерана возникла еще 1989 году после окончания войны с Ираком, и восточное направление транспортировки углеводородов для ИРИ являлось реальным, которое, к тому же, включало прокладку «трубы» в Индию. К этой идее Тегерану пришлось вернуться после начала американцами реализации стратегии Большого Ближнего Востока (ББВ), направленной на переформатирование важнейших нефтегазодобывающих регионов. Ее задачи — получение контроля над углеводородными ресурсами и маршрутами их транспортировки, противодействие экономическому возвышению Китая, справедливо утверждает Мурат Абулгазин, старший аналитик АИРИ [http://vlast.kz/article/gazoprovod_iran_pakistan_kontrudar_po_ssha-3060.html]. Проект строительства газопровода от крупнейшего в мире иранского месторождения Южный Парс для поставок 55 млрд. куб. м газа, из которых 33 млрд. кубов приходилось бы на Индию, а 22 млрд. кубов — на Пакистан. В 2008 году Вашингтон оказал давление на Дели, отказавшийся от иранского проекта, Исламабад перманентно подтверждает свою приверженность всем существующим проектам, в результате чего сокращенный вариант газопровода «Мир» (Иран-Пакистан, без продолжения в Индию), Ираном в одностороннем порядке (на территории Ирана) уже построен и продолжается в Пакистане. Газопровод «Мир» в своей проектной части предусматривает и возможность продолжения вдоль Каракорумского шоссе в КНР, такой вариант рассматривается китайской корпорацией CNPC, к проекту намерена подключиться Россия.
Окончание строительства газопровода «Мир» ожидается уже в 2014 году, что дезавуирует проамериканский ТАПИ, особенно с учетом заметно растущего обострения индо-пакистанских отношений. Эпизодом противодействия вступлению газопровода в эксплуатацию является обострение иранско-пакистанских отношений последних месяцев, спровоцированное приграничными конфликтами в Белуджистане, где местные террористические группировки традиционно находятся под британско-американским управлением.
Аналогичные угрозы гипотетически можно прогнозировать и на центральноазиатских направлениях китайского энергоресурсного импорта. В частности, это могут быть попытки управляемой локальной (южная часть Марыйского и частично Ахалского велайятов, район Серахса и Мары) дестабилизации Туркмении. Инструментом такой дестабилизации может служить так называемый «туркменский джамаат», действующий под прикрытием «талибов» и находящийся под контролем американских спецслужб в северо-западных провинциях (провинции Фариаб, Батгиз), уже озвучивавший территориальные претензии к Ашхабаду.
Другим инструментом на этом направлении может стать активизация уже испытанного инструмента раскачки Китая на его территории — уйгурских террористических группировок в Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР. К нынешнему времени китайскому правительству в целом удалось локализовать националистический компонент этого движения, базировавшийся в основном в северной части СУАРа и, как дополнение, в европейских столицах (с центром в Брюсселе) и в Турции. Радикально исламизированный компонент с центром на юге СУАРа, напротив, к настоящему времени уже основательно включен в международные террористические круги. Участие боевиков из Синьцзяня в конфликтах на Кавказе, на Ближнем Востоке, в Афганистане и Пакистане уже стало рядовым явлением, не вызывающим особого интереса. Устоявшиеся взаимосвязи дают возможность использования международных группировок на китайском направлении и, в частности, в деле блокирования энергообеспечения Китая с центральноазиатского направления. Участниками такой деятельности могут оказаться уже не только одиночки — выходцы из Синьцзяня, но и целый ряд террористических группировок, имеющих точки опоры в странах региона. Гипотетически рост террористической активности может произойти не только в Синьцзяне, но и во всем ареале китайский нефтяных и газовых трубопроводов по территории Туркмении, Узбекистана и Казахстана, а также в регионах добычи.
В любом случае, происходящие глобальные изменения обязательно приведут к дальнейшему осложнению политической ситуации вокруг Китая, Ирана и России, а также террористической и антиправительственной активности в Центральной Азии и сопредельных регионах.
Измерение третье, Южный Кавказ… Кавказ никогда в эпоху написанной истории не относился к регионам повышенной или просто сколько-нибудь продолжительной по времени стабильности. Противоречивое подобие конструкции, где Армения является участником ОДКБ и имеет на своей территории российские вооруженные силы, аффилированная с НАТО и перманентно фрагментируемая Грузия, менее системно, но развивающий свое военное сотрудничество не только с НАТО, но еще и с Израилем Азербайджан, с учетом Нагорного Карабаха (Арцаха) и известных российско-грузинских противоречий, эта конструкция по определению не может быть долговременной.
Прямое соседство с Черноморьем, происходящий раздел Украины и стремительно развивающиеся изменения в характере взаимоотношений России с США и НАТО самым же прямым образом проецируют качественно и количественно новый уровень угроз и рисков для Кавказа в самых разных плоскостях.
Беря за аксиому невероятность вхождения отношений России с Западом в прямую военную фазу, легко предположить, что наряду с попытками максимально втянуть РФ в украинские события, со стороны США и НАТО с высокой степенью вероятности могут быть предприняты попытки активизации других конфликтов постсоветского пространства, в которые вовлечена Россия. Втягивание противника в войну на два и более фронтов всегда было беспроигрышным. И если применительно к российско-грузинскому, находящемуся после смены грузинского руководства скорее в латентной фазе, это относится больше гипотетически, то развитие событий вокруг Нагорного Карабаха уже позволяет предполагать более алармистский сценарий развития ситуации. Об этом могут свидетельствовать как рост военной активности азербайджанской стороны в зоне конфликта, так и активизация американской дипломатии по карабахской проблематике. При этом существует мнение, что Запад намерен предложить Москве размен позиций: он признает геополитические изменения на Украине, а Москва поддерживает американский проект по Закавказью, которое планируется опутать энергетическими коммуникационными и транзитными маршрутами, что, по мнению Вашингтона, должно привести к «окончательному решению проблемы Карабаха» [Время важных решений по Карабаху приближается / Станислав Тарасов. 10 мая 2014, http://www.iarex.ru/articles/47703.html]. Однако геополитические изменения на Украине не завершены, понимание собственных интересов на Кавказе в Москве присутствует, а потому подобный размен представляется маловероятным. Потеря Армении означала бы для Москвы фактически уход со Среднего Востока, а это для России невозможно априори. Это понимается и в Ереване, судя по однозначности решений как по членству в Таможенном союзе, так и по отношению к участию в ОДКБ и, особенно, военному сотрудничеству с Россией. Мелькавшая в прессе идея формирования оси Москва-Ереван-Тегеран в скорой перспективе выглядит скорее эфемерной, чего не скажешь о реальности двусторонних отношений между РФ и Арменией, между РФ и ИРИ. В этой ситуации Баку уже очень скоро придется сделать свой последний – вовсе не многовекторный – геополитический выбор. Позволят ли Азербайджану уйти от конфронтации с РФ, ИРИ и Арменией одновременно – риторика Баку последнего времени, эскалация в Карабахе, дают на эти вопросы ответы скорее отрицательные.
Собственно, и Грузии не позволят упустить момент создания для России сразу нескольких фронтов: возвращение Россией Крыма и любое дальнейшее развитие на материковой части Украины – это катализаторы проектов новой политической географии в этой части постсоветского пространства, пересмотр закрепленного без учета прав народов на самоопределение принципа целостности советских административных границ. Международное же право, как это и было всегда в истории, следует за правом силы, лишь утверждая или оставляя в нелегитимном состоянии свершившееся, что, собственно, сути не меняет. В периоды наиболее острых кризисов факт вторичности права всего лишь высвечивается более ярко, обнаруживается более выпукло.
Кавказский регион находится в перманентном ожидании новой картографии, проектирование которой простым быть не может уже просто по определению. Тем более, что Кавказ не существует отдельно от более широкого региона, в рамках которого и рассматривается в проектах западных аналитических центров. Иран и Сирия, Турция или Ирак, Армения либо Азербайджан, Украина и Грузия — все это есть лишь компоненты стратегического дизайна, некие опорные площадки выстраиваемой системы управления процессами по созданию новой мировой структуры управления. А. Неклесса безоценочно называет эту систему «глобальной динамичной системой мировых связей (dynamic intraglobal relations)», чтобы отличить ее «от прежней сбалансированной и стационарной международной системы (balanced international relations)» [См.: Неклесса А. И. Управляемый хаос: движение к нестандартной системе мировых отношений // Мировая экономика и международные отношения. — М.: Наука, 2002. — № 9. — С.103-112].
Сущность концепции «управляемого хаоса» состоит в том, чтобы привести и удерживать данное государство в таком состоянии, когда оно будет не способно контролировать свои собственные наличные силы и адекватно реагировать на внутренние и внешние вызовы (известное failed state). Соответственно, правительство такой страны будет нуждаться в постоянной внешней поддержке. Посвоимпоследствиямэторавносильнополномувоенномупоражениюи «бархатной» оккупации [Chaos, Complexity, and the Military // Paper of National Defense University — National War College. — P. 2-3].
Установление уверенного контроля подобного типа позволило бы США добиться наконец-то глобального доминирования на ключевом для Евразии «Пятиморье». Этот применяемый в западной геополитической практике концепт, объединяет Черное, Средиземное моря в общее пространство с Каспием, Персидским заливом и примыкающим к нему Аравийским морем. Сам факт именно такого объединения свидетельствует о том, что ни Карабах, ни Сирия, и уж тем более так называемая «иранская ядерная программа» не рассматриваются локально, и что примыкающий к Каспию и граничащий с Исламской республикой Центральноазиатский регион смогут остаться в стороне от общих процессов в hartland’e. Решение Запада имитировать снятие санкций с Тегерана не в последнюю очередь было обусловлено прагматичными потребностями в наполнении альтернативных России трубопроводов необходимыми объемами газа. В этой связи интересен недавний визит Ильхама Алиева в Тегеран, впрочем, не продемонстрировавший особых успехов. Западу было бы выгодно сформировать в регионе новый блок сил Анкара-Тбилиси-Баку с подключением к нему хотя бы частично Тегерана, как инструмент выдавливания России с Кавказа. Мешает позиция руководства ИРИ, не склонного с большим доверием относиться к западным инициативам, которым в Тегеране предпочитают постепенное формирование иранско-российского газового тандема, сводящего к нулю азербайджано-турецкие энергетическое схемы, поддерживаемые ЕС и США, мешает российско-иранское взаимодействие в Сирии и военное сотрудничество ИРИ и РФ на Каспии.
В теории вероятностей два случайных события или процесса считаются независимыми, если наступление одного из них не изменяет вероятность наступления другого. Противодействие России, Ирана и Китая агрессии совокупного евро-атлантического сообщества в альянсе с наиболее одиозными арабскими монархиями и Турцией против Сирии должно было вызвать соответствующую контрреакцию. Она и последовала в виде того, что еще недавно называлось Украиной.
Американский сценарий не нов в своей сути. Это локализация мирового процесса путем его дробления по региональному, этническому, этноконфессиональному и иногда внутриконфессиональному признакам, по интересам, фобиям и прочему. Все существующие противоречия, включая и исторические обиды, должны послужить основным материалом для реализации данного плана. В каком-то смысле это повторение старого сценария европейского «концерта держав» в отношении раздела, например, Османской империи, но с учетом новейших «демократических» принципов. Первый уровень — различные межэтнические и межстрановые комбинации, затем — арабский мир и тюркский, тюркский и персидский, далее — внутриарабский и персидский, исламский и христианский.
Перевод кавказских конфликтов в военную фазу для противодействия евразийским интеграционным процессам и установления собственного контроля над Евразией имеет принципиальное значение, в силу простой географии объединяя не только «Пятиморье» в общее хаотизированное пространство, но и используя его для эскалации всего пространства Ближнего и Среднего Востока, а также юга России, Центральной Азии.
Югославия была всего лишь первым экспериментом. Эксперимент с Украиной приближается к развязке. Принципиальное отличие украинского сценария от югославского состоит лишь в том, что изменившееся, в сравнении с 1990-ми, поведение основных собственно евразийских игроков оставляет пока значительно больше неизвестных.
Александр Князев, доктор исторических наук
17.04 - 12.05.2014
Источник: caspiania.org