Одной из постоянно обсуждаемых в информационном пространстве тем является так называемая угроза для государств Центральной Азии, в том числе и для Казахстана, которая исходит от группировок, проповедующих радикальный ислам, — ИГИЛ, «Талибан».

Наши (казахстанские) СМИ запестрели заголовками о заявлении, которое сделал на 73-м заседании Совета командующих погранвойсками стран — членов СНГ, прошедшем в мае с.г. в Душанбе, помощник президента Таджикистана по вопросам национальной безопасности Шерали Хайруллоев. Он заявил о нарастающей с каждым днем для стран региона угрозе международного терроризма.

При этом г-н Хайруллоев выразил особую озабоченность дестабилизацией обстановки на севере и северо-западе Афганистана, наблюдаемой с конца апреля. По его мнению, наибольшую опасность для стран Центральной Азии представляют радикально-экстремистские группировки, в составе которых граждане этих же государств воюют на Ближнем Востоке и в Афганистане. Мол, после возвращения на родину эти люди могут сыграть немаловажную роль в дестабилизации внутриполитической обстановки в регионе.

Дословно приводимая цитата звучит так: «В случае реализации заинтересованными странами и их спецслужбами проекта «Исламское государство Халифат» через Афганистан зона политической нестабильности перейдет на страны СНГ и Китай. В наших государствах проживают немало лиц, являющихся сторонниками радикально-экстремистских организаций, которые, вернувшись из Афганистана, Ирака и Сирии, попытаются создать очаги напряженности и условия для приема групп международных террористов».

Мы попросили высказать свое мнение по этому поводу известных отечественных экспертов, адресовав им следующие вопросы:

1. Насколько реальны эти угрозы для нас? Какие факторы (внешние или внутренние) могут способствовать их нарастанию?

2. Какие меры превентивного характера нам можно и нужно в этой связи предпринять? На каких направлениях необходимо сконцентрировать усилия — дипломатические, военные?

3. В принципе, об угрозе исламского экстремизма говорится не первый год, и эти разговоры стали даже в чем-то привычными. Нет ли здесь элементов спекуляции с вполне определенными целями, за которыми стоят интересы вполне конкретных государств или международных групп влияния?

Угроза, трансформирующаяся в мифологему

Рустам Бурнашев, профессор Казахстанско-немецкого университета:

1. Прежде всего, я воздержался бы от использования термина «угроза». Он слишком «сильный» для ситуации, о которой идет речь. Более того, использование этого термина предполагает, что мы столкнулись с ситуацией, которая требует немедленных экстраординарных действий, зачастую выходящих за рамки «нормальной» политики. Иначе говоря — значительного расширения полномочий силовых структур, вывода некоторых процедур за рамки общественного контроля.

В настоящее время я предпочел бы обозначить ситуацию как набор вызовов. Насколько они серьезны для Казахстана? Вызов со стороны структур и отдельных лиц, избравших терроризм как метод проявления своей активности, существует всегда и для всех стран. Я не стал бы говорить, что он как-то обострился в последнее время и, более того, что он носит международный характер. Как показывают полевые исследования, основной источник этого вызова во всех странах Центральной Азии — внутренний, а не внешний.

При этом набор факторов, его поддерживающих, является достаточно «классическим»: наличие разрыва между государственным аппаратом и населением, особенно на уровне прямого взаимодействия чиновника и гражданина; нарушение «единства правового поля», обостренное восприятие этого нарушения как социальной несправедливости; отсутствие возможности выразить свою позицию и отстоять свои интересы в рамках открытой политики. Бесспорно, есть и внешние вызовы, прежде всего, идеологическое влияние, опирающееся, главным образом, на низкий уровень образования населения и малую авторитетность или даже отсутствие национальных «лидеров общественного мнения», отличных от действующих президентов.

Отсылка к «дестабилизации обстановки на севере и северо-западе Афганистана» актуальна в определенной степени для Таджикистана, но на Казахстан ситуация в Афганистане оказывает опосредованное влияние. Более того, глубина «дестабилизации» сильно преувеличивается. Положение дел в Афганистане в настоящее время не сильно отличается от ситуации, скажем, пятилетней давности. Да, она динамична и может трансформироваться достаточно быстро, но на данный момент говорить о критичном характере трансформации я бы не стал.

Также я не стал бы демонизировать вопрос «возвращения граждан стран Центральной Азии, воевавших на Ближнем Востоке и в Афганистане». С точки зрения их возможной вовлеченности в процессы радикализации в странах Центральной Азии я не вижу особых проблем. Это вопрос работы спецслужб — отслеживать таких граждан и проводить с ними профилактическую работу. В соответствии с действующим законодательством Казахстана такие лица должны нести уголовную ответственность.

Таким образом, ситуация представляется мне прямо противоположной. С одной стороны, выезд радикально настроенных лиц за рубеж снижает внутреннюю напряженность в странах Центральной Азии. С другой стороны, люди, участвовавшие в боевых действиях на Ближнем Востоке и в Афганистане и возвращающиеся, например, в Казахстан, могут быть достаточно легко выявлены.

А вот реальная проблема проявляется, на мой взгляд, в другом: почему граждане наших стран отправляются воевать в другие регионы, что их к этому толкает? Именно здесь мы можем зафиксировать наличие указанных мною ранее факторов, поддерживающих радикализацию отдельных социальных групп и граждан.

2. Я исхожу из того, что силовые меры в области борьбы с терроризмом — крайние меры, которые, по сути, указывают на наличие недоработок в других секторах контртеррористической деятельности, прежде всего, в работе по предотвращению террористической активности. Необходимо работать с теми факторами, которые подкрепляют радикализацию населения, снижать их влияние. Причем речь может идти о предельно простых вещах, которые, на первый взгляд, кажутся далекими от антитеррористической деятельности. Например, я убежден, что формирование системы центров обслуживания населения (ЦОНы) в Казахстане является одним из мощнейших факторов сокращения дистанции между населением и чиновниками. Однако это решение является только примером и не охватывает всех аспектов взаимодействия населения и государства.

3. Полностью согласен с вашим тезисом. Угроза «исламского экстремизма» у южных соседей Казахстана превратилась в идеологему или даже мифологему, которая перестала восприниматься критически и может быть использована как мощный объяснительный и оправдывающий механизм для принятия тех или иных экстраординарных, радикальных мер со стороны органов исполнительной власти и силовых структур.

Возьмем, например, заявление, сделанное совсем недавно, представителем секретариата Совета обороны Кыргызстана Рыспеком Абдысатаровым. По его словам, более 70% граждан Кыргызстана, уехавших воевать в Сирию, являются этническими узбеками. Идеологическая подоплека такого заявления очевидна и сразу вызывает как минимум четыре вопроса:

1) На основании какой методики был определен этнический состав выехавших?

2) Каковы причины, почему выезжают именно узбеки?

3) Почему официальные лица Кыргызстана не говорят о том, что в Сирию выезжают не только узбеки?

4) Какой смысл делать акцент на том, что в Сирию выезжает так много узбеков?

Повторюсь еще раз: некритическое восприятие населением таких идеологем (как, впрочем, и обратных конструктов, формируемых радикально настроенными активистами) делает его доступным для манипулирования со стороны тех или иных заинтересованных сил.

*****

Преувеличенные страхи

Санат Кушкумбаев, доктор политических наук:

1. Таджикистан, имеющий самую протяженную границу с Афганистаном среди стран Центральной Азии, всегда был на острие борьбы с угрозами терроризма и наркотрафика. В этом контексте таджикско-афганская граница наиболее уязвима в силу ряда факторов. Относительно защищенной является граница Узбекистана с Афганистаном. В последнее время все больше приходит тревожных сообщений о концентрации боевиков в зоне афгано-туркменской и афгано-таджикской границ.

При этом не стоит преувеличивать прямые угрозы для стран Центральной Азии. Заявления политиков и зачастую экспертов влияют на формирование мнений, позиций. Причины могут быть как внешними, так и внутренними. Когда говорят об угрозах СНГ и Китаю, речь идет о поддержке, в том числе военно-технической, финансовой, со стороны двух ключевых для стран Центральной Азии партнеров — Москвы и Пекина.

Движение «Талибан» или группировка «Исламское государство» и связанная с последней группа «Хорасан», как мы знаем, имеют поддержку и покровителей на международном уровне. Их активность напрямую связана с целью поддерживать напряженность или создавать ее новые очаги.

Очевидно, что для стран Центральной Азии угрозу представляют прежде всего выходцы из этого региона. В прессе часто фигурируют противоречивые данные о количестве боевиков из центральноазиатских стран в ИГ или в Афганистане. Следует с осторожностью относиться к ним и тем более не стремиться тиражировать непроверенные цифры. Мы видим, что ИГ — это новый мощный проект с масштабной медийной поддержкой, и все его целенаправленные информационные вбросы являются элементами пропаганды и информационной войны. Это видно, например, по нашумевшему видеоролику с участием бывшего высокопоставленного таджикского силовика.

Проявления активности боевиков в северных афганских провинциях, например в Кундузе на границе с Таджикистаном или Фарьябе на границе с Туркменистаном, тоже могут быть элементами подобных войн с широким информационным сопровождением. При этом маловероятно прямое вооруженное проникновение больших групп боевиков в страны Центральной Азии. Если будет поставлена цель дестабилизировать ситуацию в государствах региона, то более вероятна постепенная инфильтрация боевиков.

2. Необходимы комплексные меры — и дипломатические, и военные, и по линии спецслужб. Как я уже отмечал, угрозу прежде всего представляют выходцы из нашего региона, шире — с постсоветского пространства. Необходимо предотвратить поток людей из наших стран в террористические и экстремистские группировки. Изначально здесь важны не только и не столько силовые меры, сколько системные социально-правовые, политические и экономические. Уязвимые для пропаганды экстремизма слои населения — молодежь, люди, столкнувшиеся с социальными трудностями, коррупцией, беззаконием, несправедливостью, безработицей и др. Ряды экстремистов пополняются также бывшими трудовыми мигрантами. При этом социальный портрет этих новоявленных джихадистов меняется. В радикальных группировках нередко оказываются люди с образованием и даже с определенным достатком.

3. Понятие «ислам­ский экстремизм» является не совсем корректным. Религия выступает здесь прикрытием для конкретных политических целей. Исходя из этого, и можно ответить на ваш вопрос. Такие группировки, как тот же ИГ, «Талибан», имеют мощную поддержку — как на уровне элитных групп отдельных стран, так и шире, на уровне международных групп влияния. Иначе откуда столь масштабный поток оружия и финансов? При этом мы даже можем наблюдать конкуренцию между этими группировками в Афганистане. Талибы ставят задачу реставрации своей власти в этой стране. Тогда как активность ИГ намного шире и направлена также против Ирана и зон его влияния, в частности, мест проживания шиитов.

Такой проект, как группировка «Хорасан», может быть направлен и против Ирана, и против нынешнего афганского режима, а также против светских государств Центральной Азии. Известная экстремистская группировка ИДУ, долгое время находившаяся на периферии после разгрома и раскола, в 2014 году вдруг заявила о поддержке ИГ и тоже напомнила о своем существовании. Все это продолжение информационной войны, которую ведут заинтересованные игроки — как находящиеся вне региона, так и, вероятно, из стран Центральной Азии.

Кенже Татиля

26.05.2016

Источник: Camonitor.kz