«У Запада был шанс нанести нам чувствительный удар. Не поражение, конечно (победить нас нельзя), но удар. Однако это надо было делать в марте прошлого года, сразу передав Украине все — танки, артиллерию, ракеты, самолеты. А сейчас мы готовы к продолжению войны радикально лучше, чем Запад», — говорит политолог и бывший советник главы ДНР Александр Казаков. О том, что мешает объявить Украину террористическим государством, чем «партия войны» отличается от «партии СВО», как либеральная властная элита саботирует спецоперацию, почему не увольняют председателя ЦБ РФ Эльвиру Набиуллину, ждать ли новых задержаний после ареста Игоря Стрелкова и пойдут ли ВС РФ в наступление, Казаков рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».
Александр Юрьевич Казаков — политолог, общественный деятель, журналист, советник руководителя фракции «Справедливая Россия – За правду» в ГД РФ.
Родился 6 декабря 1965 года в Риге.
Трудовую карьеру начал на заводе.
Учился в МГУ им. Ломоносова на философском факультете, но не окончил вуз.
Во время учебы начал карьеру журналиста, сотрудничал с изданиями «Гласность», «Выбор» и «Христианский информационный вестник», распространял самиздат, из-за чего имел неприятности по линии КГБ, но без последствий.
Затем переехал в Ригу и основал христианские курсы, где читали лекции известные рижские православные священники, а также сам основатель.
В 2001 году, будучи «негражданином ЛР», принял российское гражданство и оформил вид на жительство в Латвии.
Работал на ТВ Латвии в программе «Будни», сотрудничал с изданиями России и Украины, в информационном агентстве Regnum.
В Латвии активно занимался общественной деятельностью по защите прав русских жителей страны. Был членом оргкомитета объединенного конгресса русской общины Латвии и активистом штаба защиты русских школ.
Выступил инициатором создания объединенного конгресса русских общин Латвии и одним из лидеров штаба защиты русских школ. За эту деятельность в 2004 году депортирован из Латвии
Работал в партии «Родина», был одним из идеологов движения «Местные» и руководил молодежным клубом при «Молодой гвардии Единой России».
Являлся консультантом (по вопросам экологии) Общественной палаты Российской Федерации и членом центрального совета всероссийского общества охраны природы.
Был советником главы ДНР Александра Захарченко. После его трагической смерти уехал в Москву.
Был первым заместителем председателя партии «За Правду».
В настоящее время советник руководителя фракции «Справедливая Россия – За правду» в ГД РФ.
«К сожалению, человечество еще не придумало идеальной защиты от терактов»
— Александр Юрьевич, сначала хотелось бы поговорить о проблеме безопасности. На территории России все чаще происходят теракты. Беспилотники атакуют и Крым, и Крымский мост, и Москву. Почему удается проводить эти операции? Неужели у нас нет возможности их предотвратить?
— Понятно, почему противник наносит точечные удары, организует теракты. Потому что на фронте у него получается плохо. А эти удары имеют больше даже информационный, чем военный смысл. И противник будет продолжать это делать. К сожалению, человечество еще не придумало идеальной защиты от терактов. Нет такой защиты, которая может предотвратить любое проникновение. Даже самый хваленый распиаренный «Железный купол» в Израиле не спасает.
Что же касается ПВО и особенно противоракетной обороны, то надо вспомнить договор о ПРО, из которого американцы вышли в 2001-м. У нас плохо понимают смысл договоренностей по этому документу, а они имеют отношение к сегодняшнему дню. Мы в большинстве своем думаем, что этот договор был о том, как у нас и у них будет построена противоракетная оборона. А на самом деле данный документ ровно о противоположном. Он о том, что у нас не будет противоракетной обороны. Советский Союз и США друг перед другом раскрывались, и это был один из основных факторов сдерживания от возможной ядерной войны. В соответствии с этим договором обе стороны обозначили два позиционных района, которые мы закрываем противоракетной обороной. Американцы закрыли свои военные базы, а у нас это были Москва и Ленинград. Москва еще с советских времен прикрыта очень хорошо, но противоракетная оборона работает по ракетам. Беспилотники для противоракетной обороны — ничтожная цель. Это современная проблема.
Например, Донецк обстреливают не беспилотниками, а артиллерийскими снарядами. А система ПВО не видит маленьких артиллерийских снарядов. Сейчас появились новые изделия, которые могут перехватывать артиллерийские снаряды. Они тестировались под Донецком. Система безопасности все время развивается. Но она не бывает идеальной. Кто-то предлагает закрыть всю западную границу системой ПВО. Но, во-первых, там есть система ПВО, именно поэтому сбиваются и ракеты, и снаряды над Белгородом, хотя не все. А во-вторых, я в открытых источниках только один раз нашел информацию, что украинский беспилотник «Стриж» (еще советский) пролетел с территории Украины по большому радиусу до Энгельса. А в остальных случаях у нас нет информации, что они летят с Украины. Скорее всего, беспилотники летят не с Украины, а с территории России. То есть действуют какие-то диверсанты. Недавно один коллега предложил переловить всех диверсантов. Будет больше эффекта, чем пытаться поймать каждый беспилотник, притом что последний раз оба беспилотника остановлены системой РЭБ.
Поэтому, с одной стороны, надо смириться и понять, что, пока идут боевые действия, пока киевский режим не сломлен, теракты — это наша новая реальность. Увы, здесь утешить нечем. С другой стороны, надо отдать должное, что система противоракетной обороны и другие защитные системы у нас интенсивно развиваются. Производство их тоже наращивается. Мы это знаем и по линии фронта. Да, надо выстраивать, наращивать, усовершенствовать защитные системы, но при этом помнить простую истину: террористы по отношению к тем, кто от них защищается, находятся в таком же преимуществе, как преступник по отношению к полицейскому. Преступник всегда на шаг впереди, потому что он совершает преступление, а полицейский его потом ловит. То есть у них, скорее всего, целый мозговой центр. Они ищут наши уязвимые места, находят их, тестируют, а потом шпионы-диверсанты наносят по ним удары. Мы закрываем одну прореху — они ищут следующую. Это как современные банки нанимают хакеров, чтобы те взломали их собственный банк. Так и диверсанты взламывают нашу систему безопасности. Давайте не будем забывать, какая у нас огромная страна. Россия же не Израиль, который меньше любой из наших областей. Никакой «Железный купол» не поможет, хотя арабские террористы преодолевают и его.
— То есть для усиления безопасности надо прежде всего выявлять диверсантов?
— Да. Я думаю, это должно быть основным направлением. Мы должны не только с последствиями бороться, но и с причинами. С теми, кто устраивает диверсии. Хотя мы называем их терактами.
— Вы говорите, что эти удары имеют больше информационный смысл, чем военный. В этой связи недавнее заявление главы минцифры Украины Михаила Федорова о том, что российские силы ПВО и средства РЭБ все менее способны защищать небо, — это исключительно пропаганда?
— Конечно. Все происходит ровно наоборот. Например, в Крыму 17 беспилотников были посажены РЭБ и сбиты системой ПВО. 17! Правда, проскочила ракета и попала в склад боеприпасов. Но противники тоже не дураки. Они наносят сложно-комбинированные удары, скрывают за беспилотниками ракеты. И наоборот. Как и мы, собственно. Мы делаем то же самое.
У нас идут боевые действия, и с самого начала было понятно, что так или иначе противная сторона будет пытаться наносить ущерб в глубине территории России. Вот они и пытаются это делать.
— Насколько адекватные меры, на ваш взгляд, применяет российская сторона в ответ на атаки украинцев?
— Я бы не говорил о нашем ответе, хотя у нас это называется «ударами возмездия» и так далее. На самом деле идет плановая системная работа. Для наших воздушных атак дорожная карта лежала на столе уже 23 февраля 2022 года. На ней были указаны все неподвижные объекты, которые нельзя переместить и спрятать. Это, например, портовые инфраструктуры или электростанции, хотя противники и пытаются строить ложные цели. Но в целом идет планомерная работа, ее очередной этап. Вот сейчас ударили по Одесской области, портам украинским. Но эти удары не связаны с атаками на Москву и Крымский мост. Они связаны с приостановкой нашего участия в черноморской зерновой инициативе, чтобы не дать противнику возможности устраивать провокации, которые будут негативны для нас. Я не считаю, что мы играем в пинг-понг. Они ударили по мячику — мы ударили по мячику. Нет. Мы системно, планомерно подрываем боеспособность украинской армии и украинского тыла. Это совсем другое.
— Кстати, как вы считаете, Россия возобновит свое участие в зерновой сделке, на что надеются и президент Турции Реджеп Эрдоган, и глава ООН Антониу Гутерриш? Ведь вряд ли будут исполнены условия, которые мы выдвигаем.
— Я думаю, что мы не вернемся в черноморскую продовольственную инициативу. Выдвинутые нами условия не будут выполнены. Это очевидно. Особенно те, которые касаются SWIFT, страхования. Кроме того, ситуация в 2023-м не такая же, как 2022-м. В прошлом году, когда мы подписались под черноморскую инициативу, ситуация на рынках была одна. Отсутствие украинского зерна на мировых рынках очень сильно взвинтило цены. В этом году мы приостановили участие, украинское зерно перестало по воде поступать на рынки, но колебание цен — в пределах всего 3–5 процентов. То есть на рынке большое предложение. К тому же Владимир Владимирович заявил, что мы готовы заместить украинское зерно своим. У нас, похоже, опять будет рекордный урожай. И на форуме «Россия – Африка» президент объяснил представителям африканских стран (а они одни из основных получателей гуманитарной помощи), что мы решим эту проблему. Мы же решили ее в прошлом году. У нас были излишки в 50 с лишним миллионов тонн зерна, и мы смогли их реализовать. Другими маршрутами вывезли и продали на мировых рынках. У нас теперь нет проблем с хранением. Это же одна из причин. Не потому, что нам очень хочется денег заработать, хотя они нам тоже нужны во время войны. Но еще есть проблема (не только у нас, но и во всех странах мира), связанная с ограниченным количеством хранилищ для зерна. Если прошлогодний урожай остается в хранилищах, то новый куда складывать? На улице хранить? Год назад эти проблемы оказались насущными для нас, так как был рекордный урожай за всю историю. В этом смысле были очень большие экономические резоны. В этом году у нас их уже нет. Остались проблемы с удобрениями. Но мне почему-то кажется, что мы найдем возможность и удобрениями обеспечить Африку, Латинскую Америку и Юго-Восточную Азию. Мы же продолжаем удобрения производить. И у нас есть по крайней мере дальневосточные, северные порты. Ну будет немножко дороже.
Так что, я думаю, мы не вернемся в черноморскую инициативу. Именно поэтому мы сегодня планомерно лишаем украинскую сторону возможности вывозить свое зерно по морю. И даже не только по морю. Потому что порт Рени — дунайский. Кстати, наши удары по этому порту связаны с тем, что со стороны Румынии был постоянный трафик военных грузов. А Одесская область вообще служила большим военным хранилищем. Наше участие в черноморской инициативе делало Одесскую область безопасной для украинской стороны, и поэтому они ее использовали для больших хранилищ техники, боеприпасов, ГСМ. Вот по этим скоплениям мы сейчас и наносили удары.
— Вернемся к информационной войне. Вы в разных эфирах говорите о том, что мы ее проигрываем в том числе потому, что не разрушаем информационную структуру Украины. А почему мы оставляем в ее руках это оружие, которое вы называете самым сильным?
— Да, на текущий момент информационное оружие самое сильное и самое глубоко проникающее, в том числе и в наш тыл. Но я скажу не самые популярные вещи. Один из возможных ответов на естественные вопросы — почему мы не разрушаем мосты, тоннели, инфраструктуру связи, что нарушит на Украине и телевизионное вещание, и интернет, и прочее? Мы очень мало знаем о той системе непубличных соглашений, а возможно, и так называемых молчаливых соглашений, которые действуют на протяжении всего этого конфликта.
Есть такая вещь в теории сдерживания, придуманная американцами. Она называется «молчаливое соглашение». Это соглашение, о котором не договариваются открыто. Будем считать, что мы договорились до тех пор, пока кто-то его не нарушит. Самый показательный пример — неиспользование химического оружия во время Второй мировой войны. Его не использовала ни одна из сторон, хотя у всех его было завались. Никакого международного договора по этому поводу не было, переговоры с Гитлером тогда уже никто не вел. Это яркий пример молчаливого соглашения.
Сейчас, если говорить, например, о ядерном оружии, то все вопросы, связанные с ним, являются предметом публичной сферы. Какие молчаливые договоренности действуют сейчас, не знаю. Но даже статус нынешнего конфликта как ограниченного является предметом определенного соглашения, прежде всего между Москвой и Вашингтоном.
Что конкретно становится предметом соглашений, когда, например, [директор ЦРУ Уильям] Бернс разговаривает с [Сергеем] Нарышкиным или когда [помощник президента США по национальной безопасности Джейк] Салливан разговаривает с [Николаем] Патрушевым? Мы этого не знаем и узнаем лишь в далеком будущем из учебников по истории.
Но даже при минимальном воображении я могу вам предложить с десяток способов нанести нам ущерб, пересекая определенные красные линии, которые нанесут нам тяжелейший урон. Самый простой пример — все морские суда под нашим флагом и даже чужие, которые идут из наших портов, арестовываются 6-м или любым другим флотом США под предлогом, что там оружие или наркотики. Это даже не будет торговой блокадой. Но они внесут большой хаос во все наши поставки (а это не только экспорт, но и импорт). Они могут это сделать? Да. Они могут закрыть для нас воздушное пространство где-то еще? Да. Они могут ввести еще более жесткие санкции? Да.
Вот у нас иногда возмущаются, почему мы поставляем какие-то ценные вещи Западу. Например, ядерное топливо, космические двигатели США. Но, с другой стороны, вы правда думаете, что американцы не знают, как у нас параллельный импорт обеспечивается? Я думаю, по каждой позиции знают. А представители киевского режима жалуются, что мы не только продолжаем, но и наращиваем производство наших ракет. Но мы знаем, что импортозамещение по ракетам не закончили. И вы думаете, что американцы об этом не знают? Конечно, знают. Могут перекрыть? Разумеется, могут. Они просто не дожимают. То есть весь этот конфликт опутан сложной системой непубличных соглашений, а может, даже молчаливых соглашений.
Всех нюансов мы не знаем. Но я думаю, что именно с этими соглашениями связано и то, почему мы не разрушаем украинскую информационную инфраструктуру, интернет. Я считаю, что это не связано с гуманитарными соображениями. Потому что, если разрушить телевизионное вещание на Украине, людям только легче станет жить. Им перестанут мозг сносить. И, разумеется, я абсолютно уверен, это не связано с какими-то экономическими вопросами, теневым бизнесом. Все, что можно было разорвать, уже разорвано. Например, аммиакопровод они в конце концов сами подорвали. А всем тем, что киевский режим не добивает, мы пользуемся.
— То есть неразрушение информационной структуры Украины с нашей стороны связано не с экономикой и гуманитарными вопросами, а с непубличными или даже молчаливыми соглашениями?
— Да. Есть ограниченный конфликт в центре Европы. Он невероятно опасный и все время балансирует на грани перерастания в большую европейскую войну. А то и в третью мировую. Могут появиться какие-то «черные лебеди», конфликтом могут воспользоваться третьи страны. Можно завести какую-то специальную штуковину на Украину и с той стороны ударить по центру Белгорода, например. И это могут быть даже не бандеровцы. Третья сторона. «Черный лебедь». Такую возможность обязательно надо учитывать. Это очень опасный конфликт, мы действительно балансируем на грани перерастания его в большую европейскую и третью мировую войну. И он весь обложен соглашениями, где баш на баш.
Представьте себе, что я, не приведи господи, украинский эксперт, а вы украинский журналист. И вы меня спрашиваете: «Почему мы до сих пор не захватили склады в Колбасном в Приднестровье? Ведь это так легко сделать». И я начинаю вам отвечать: «А черт его знает, почему». У России, очевидно, есть уязвимые места. Одно из них — это Приднестровье. Второе — это Калининград. Мы находимся в противостоянии с НАТО, Калининградская область в натовском окружении, и уже были попытки вводить против нее блокаду. Нашим противникам есть чем торговаться с нами.
У меня нет по этому поводу информации. Но теоретически, например, американцы гарантируют, что украинские войска по сговору с Кишиневом не оккупируют Приднестровье (а там четверть миллиона граждан Российской Федерации), а мы за это тоже чего-то не делаем. А давайте вспомним, что когда Литва попыталась ввести блокаду Калининградской области, то Вильнюс получил окрик из Брюсселя. От Евросоюза. Мы, конечно, всех нюансов не знаем, но, возможно, из Брюсселя звонили в Москву и говорили, дескать, мы сейчас литовцам хобот зажмем и на хвост наступим, а вы за это не делайте вот это. То есть не только Украина уязвима, но и Россия. И санкции против нас не докрутили до конца. А могут докрутить. Вот тогда действительно мало никому не покажется.
— Некоторые эксперты предлагают признать Украину террористическим государством. Прямо с экранов федеральных телеканалов. Но вы считаете, что этого делать не стоит. Почему?
— Да. Я во время эфира не закончил свою мысль, так как предложивший это Александр Лосев (член совета по внешней и оборонной политике — прим. ред.) понял, куда я клоню. Смотрите. Если мы объявим Украину террористическим государством, то мы должны будем прекратить с ней любые контакты, включая гуманитарные, визовые, по обмену пленных. Мы не можем обойти наш закон, по которому мы не разговариваем с террористами. А раз мы прекращаем любые контакты с Украиной, то мы должны перекрыть, например, газ для Венгрии и много чего еще должны сделать.
Но это только первый шаг. Есть и другой. Если мы признаем Украину террористическим государством, то мы обязаны признать и США, и Германию, и прочие страны «рамштайновской коалиции» спонсорами терроризма. Соответственно, с ними мы тоже должны прекратить всякое взаимодействие. Прибыли нам от этого никакой. А что изменится? Мы что, будем в 5 раз больше ракет отправлять на Украину? Нет. Мы отправляем столько, сколько надо и когда нужно. Моральное удовлетворение, может быть, получим. Но сами себя посадим в экономическую блокаду. Зачем? И если мы сейчас при помощи хитрых схем тащим с Запада то, что нам надо, то потом будем вынуждены сами от этого отказаться. Они же спонсоры терроризма. Не надо на эмоции поддаваться. Если Запад хочет воздвигнуть между нами железный занавес, это его дело. Мы сами делать этого не хотим и не будем.
— Каковы перспективы прямого втягивания в военный конфликт Польши, о которой в последнее время и Путин заявлял много чего, и реакция была острой?
— Я бы оценил шансы втягивания в конфликт Польши как невысокие, потому что есть два ключевых игрока. Это Россия и США. Москва и Вашингтон заинтересованы в том, чтобы конфликт носил ограниченный характер, чтобы не допустить его интернационализации и вовлечения в него третьих стран напрямую, хотя киевский режим заинтересован в появлении в этом конфликте других стран. В этом заинтересованы еще прибалты, потому что они думают, что если будет воевать кто-то еще, то до них дело не дойдет. А Польшу подзуживает Великобритания. Все по классике.
Но я думаю, что молчаливое соглашение продолжит действовать и американцы смогут сдержать британцев, которые хотят эскалации конфликта и его расширения. Это уже их внутренняя борьба. Если будет доминировать Вашингтон, то мы все вместе удержим поляков от безрассудных шагов. Вообще, у поляков национальный миф так давит на мозжечок, что заставляет их принимать вредные для самих себя решения. Умом все понимают, но по-другому не получается. Они могут попереть в Восточные Кресы (польское название части территорий Украины, Беларуси и Литвы — прим. ред.). Но надеюсь, что будет кому их сдержать.
— Как может изменить ситуацию на фронте военная помощь от западных стран, которая была пообещана Украине на саммите НАТО?
— Если по-честному, то никак. На текущий момент времени вся «рамштайновская коалиция» (со всем тем, что они обещают, включая истребители F-16 и ракеты ATACMS) не может изменить ход боевых действий. Они не могут дать возможности украинской стороне нанести нам, как они мечтают, стратегическое поражение. Это было бы возможно, если бы Европа и США перешли на другие принципы организации военно-промышленного комплекса, как мы это уже сделали в прошлом году. А они только деньги пока начинают выделять. Например, Германия говорит: «Мы выделим 20 миллиардов». Но вы сначала выделите, потом найдите заводы, потом — рабочих и инженеров, которые обладают нужными компетенциями, потом — сырье и произведите что-нибудь. Для того чтобы запустить всю эту машину ВПК, им нужен год. Но за этот год кончатся украинцы. Это как пересекающиеся линии. Они будут пытаться наращивать количество вооружений — восходящая линия. При этом линия живой силы противника будет опускаться вниз. Кривая с такими потерями, как сейчас, — это уже катастрофа. И это все продолжается. В итоге все закончится тем, что они привезут самолеты F-16, а их уже некому будет обслуживать. Все, кто есть сейчас, погибнут или сбегут: либо к нам, либо в Европу. Есть определенные пределы. У Запада был шанс нанести нам гораздо более чувствительный удар. Не поражение, конечно, победить нас нельзя, но удар. Однако это надо было делать в марте прошлого года, сразу передав Украине все — танки, артиллерию, ракеты, самолеты. Правда, это тоже был бы не в коня корм. Надо же уметь этим пользоваться. А сейчас мы готовы к продолжению войны радикально лучше, чем Запад. При этом киевский режим полностью находится на его обеспечении.
— Как вы оцениваете ситуацию на фронте сейчас? Вы, например, говорили, что в августе может начаться большое наступление ВС РФ.
— Я считаю, что большое наступление ВС РФ будет в августе – сентябре. Но это зависит не только от нас и нашего желания, но и от того, в каком состоянии противник. В Генштабе это знают наверняка. А я только по открытым источникам могу судить. Правда, Владимир Владимирович сказал, что наступление противника захлебнулось. А президент словами не бросается. Если это так, то должна наступить следующая фаза. Существует такое понятие, как «такты войны». Война — как маятник. Сначала наступает одна сторона, потом — другая. Все как в обычной жизни. Сейчас идет информация, что украинские генералы пытаются надавить на Зеленского и остановить наступление на запорожском направлении. Давайте представим, что Зеленский уговорил Вашингтон и Лондон. Они отвечают: «Ну хорошо, останавливайте наступление». Что происходит дальше? Они же в боевом соприкосновении с нами в режиме онлайн. Они что, разворачиваются и идут обратно? А мы им в спину стреляем, что ли? Если они примут решение, что наступление не удалось и надо готовиться к следующему, то они должны перейти в оборону. Есть информация о том, что за линией боевого соприкосновения во втором эшелоне они уже строят инженерные сооружения, опорные пункты. То есть они готовятся к тому, чтобы сделать шаг назад и сесть в оборону. А мы находимся в каком состоянии? Мы тоже в обороне. То есть мы обороняемся и они обороняются. Это и есть та самая заморозка конфликта, о которой мечтают США и на которую мы не подписываемся. Мы просто стреляем друг в друга, сидя в своих окопах. Позиционная война, которая вообще русскому человеку противопоказана. У нас душевная структура другая. Нам надо — раззудись плечо, размахнись рука. А тут сидим по окопам в позиционной войне. 8 лет сидели в ДНР и ЛНР.
Поэтому естественно предположить (теоретически), что если они останавливаются, то тогда в наступательную операцию переходим мы. Это не я придумал. Об этом говорил генерал [Сергей] Суровикин. Об этом сравнительно недавно говорил министр обороны Сергей Шойгу. По его словам, у нас готовится армия наступления. Так он и сказал. И когда сейчас Шойгу приезжает на фронт, в кадре у него за спиной рядами стоят наши танки Т-90 «Прорыв». То есть действительно готовится армия наступления. Она вооружается современным оружием. Проходит обучение, слаживание. Это все на территории российских регионов до 2014 года. Но мы знаем из источников, что у нас больше 150 тысяч человек стратегического резерва. А в обозримом будущем — октябрь – ноябрь — мы ждем очередной распутицы и слякоти.
Поэтому мои выводы: наступление будет в августе – сентябре. Если не сохранились какие-то резервы у киевского режима и они не нанесут какой-нибудь другой удар, помимо запорожского направления, то в наступление должны переходить мы. Почему? На самом деле, все очень просто. Мы знали, что киевский режим пойдет в наступление? Да, потому что они поставили себе политическую задачу — выход на границы 1991 года. Запад их в этом поддержал. Мы знали, что Запад погонит их в наступление. Мы знали, что они не могут не наступать. И они пошли в наступление. А мы сидели и полгода к нему готовились. И хорошо подготовились. Но война — это ситуация, в которой участвуют как минимум двое. Как в танго. Мы в такой же ситуации. У нас есть тоже цели и задачи, которые поставил Верховный главнокомандующий 24 февраля прошлого года. И мы должны достигать этих целей и решать свои задачи. А для этого мы тоже должны освобождать территории. Территория России, на секунду, оккупирована противником. Это правобережная часть Херсонской области. Нашей, российской Херсонской области. Это север Запорожской области. Нашей. Это западня часть Донецкой Народной Республики, оккупированная врагом. Как мы можем не наступать? Мы, конечно, можем еще годик посидеть в интенсивной обороне.
Такие нехитрые размышления заставляют меня говорить о том, что если противник действительно выдыхается, то в августе, в крайнем случае в сентябре (нужен как минимум месяц для нормального ведения боевых действий) мы должны перейти к наступательным операциям. Где они могут состояться? Это тоже не бином Ньютона. Таких направлений всего несколько. Штук пять. Какое из них выберет наше военно-политическое руководство? В этой войне самая большая проблема у обеих сторон — это то, что раньше в старых войнах было решающим фактором. Эффект внезапности. Его в этой войне просто нет. Потому что там спутники, здесь беспилотники. Даже разведка не нужна. Мы готовим наступление на глазах у противника, а он — на глазах у нас. Самое трудное — достичь эффекта внезапности. Как еще в старых учебниках писали? Если противник вас видит и вы на глазах у него готовитесь, тогда есть два способа эту внезапность обеспечить. Сместить начало наступления либо по месту, либо по времени. Но по месту сегодня сложно, так как все всё видят. А так как сместиться по месту проблематично, значит, надо сместиться по времени. Только за счет этого достигается эффект внезапности. А он нужен, потому что противника надо ошарашить, чтобы его опрокинуть и сломать фронт. Исходя из этого я и говорю, что в следует ждать нашего наступления. Я никому ничего не обещаю. Но логика войны говорит об этом.
Да, на днях пошел навал со стороны ВСУ. Думаю, последний и поэтому серьезный. Если удастся в ближайшие дни сдержать натиск врага, наступит реальный перелом. Но учитывая тот факт, что киевский режим бросает в бой последние резервы, могут и прорвать наш фронт, пусть и неглубоко. Если противнику улыбнется военная удача, надо спокойно к этому отнестись. Этот успех будет коротким и пирровым. Нанести Российской армии «стратегическое поражение» Запад со всем своим украинским прокси не может. Уже поздно.
— В одном из эфиров вы высказали точку зрения, что именно с грядущими судьбоносными решениями было связано то, что с информационного поля как недоговороспособного человека могли убрать и Игоря Стрелкова. Дескать, он мог навредить. Вы имели в виду эти события на фронте?
— Не совсем. Нашему наступлению Стрелков, слава богу, помешать не мог.
— О каких тогда судьбоносных решениях могла идти речь? Какие-то возможные отставки?
— Давайте это назовем моим интуитивным ощущением или предчувствием. Это не прогноз. Но по той информации, за которой я слежу и которая у меня есть, я делаю следующие выводы. Саботаж со стороны либеральной властной группировки в отношении нашего президента и даже специальной военной операции дошел до определенной критической точки. Я думаю, эту точку поставила Эльвира Набиуллина своими манипуляциями с рублем и процентной ставкой. Это закладывает отсутствие роста и нагрузку на наших граждан как раз под выборы президента. Я, кстати, в свое время предлагал и с одним нашим юристом разработал закон о саботаже. Но в Думе отнеслись к этому напряженно.
Много и других разных линий сходится. А август — наш любимый в кавычках месяц. И время отпусков в том числе для некоторых властных институтов. А если бы Стрелкову даже сказали: «Свали в отпуск, мы тебе его оплатим», — он бы не воспользовался предложенной возможностью.
Если мы предпримем наступательные операции, значит, будем освобождать новые территории. А это требует другого уровня интенсивности экономики, общественной жизни. Но для этого и правительство должно работать синхронно, включая финансово-экономический блок.
— Но Стрелков совсем из другого лагеря, точно не из либерального.
— Да. Но у нас в стране очевидно есть «партия СВО» и есть «партия войны». И та и другая находится на патриотическом поле. При этом Верховный главнокомандующий один раз сказал и 10 раз повторил, что мы проводим специальную военную операцию, а люди в стране живут как раньше. Мы не ведем тотальную войну, как ее описывал генерал Людендорф. Это позиция нашего Верховного главнокомандующего. Он до сих пор еще не передумал. Отсюда у меня вопрос: а «партия войны» против кого выступает? Получается, что она выступает против нашего Верховного главнокомандующего, потому что они хотят все завалить воздушными армиями, снести половину Украины, бомбить Лондон, ударит «Посейдонами» по Вашингтону, объявить мобилизацию общества как в Великую Отечественную войну, восстановить СМЕРШ и хлеб по карточкам раздавать. Эта «партия войны» представлена у нас во всех ведомствах, включая и министерство обороны. Даже если они друг друга критикуют, все относятся к «партии войны». Например, Стрелков критиковал Пригожина. Но и тот и другой — сторонники «партии войны».
— Стрелков критиковал Пригожина, а Пригожин — Стрелкова.
— Кстати, да. Пригожин троллил Стрелкова не по-детски. В итоге одного отодвинули, второго — задвинули.
— Стрелкову предъявляют серьезную статью. Экстремизм.
— Посмотрим. Может быть, в сентября скажут, что погорячились, что, мол, надо другую статью применить и можно ограничиться «административкой». У нас на самом деле совсем не суровый режим. А «партия войны» как раз хочет, чтобы режим стал суровым. Но, когда это касается их самих, они «расстраиваются». Каждый раз, когда мне говорят, что надо возрождать СМЕРШ, я каждый раз отвечаю: а не придет ли СМЕРШ завтра к вам?
— А мог ли повлиять на арест Стрелкова его недавний оскорбительный пост в адрес президента?
— Знаете, учитывая встречу Верховного с командирами «вагнеров», я думаю, что наш президент руководствуется не эмоциями и обидами, а подходит ко всему очень рационально. И с позиции не эффектности, а эффективности прежде всего.
— Но «вагнеровцы» на личность президента все-таки не переходили.
— Они пытались оказать на него давление. А Владимир Владимирович этого очень не любит. Я точно говорю, я не зря книгу о нем написал («Лис Севера. Большая стратегия Владимира Путина» — прим. ред.). Можно вспомнить и рассказ Лукашенко о своем разговоре с Пригожиным, который хотел поговорить с президентом. Лукашенко ему тогда сказал: «Женя, ты что, дурак? Ты не знаешь, что Путин никогда не принимает решения под давлением? Даже если оно правильное». Это его политическое кредо. А «вагнеровцы», конечно, пытались оказать давление на президента, чтобы он перевел СВО в режим настоящей войны.
На самом деле объявление Украины террористическим государством не отличается от объявления ей войны. Если мы Украине объявляем войну, то мы подпадаем под устав ООН. А 24 февраля 2022 года Владимир Владимирович очень точно сослался на статью устава ООН, которая позволяет нам в любом высоком суде защищать свою позицию. Не факт, что решение будет принято в нашу пользу. Но у нас есть аргументы с точки зрения международного права защищать свою позицию, что это была упреждающая самооборона и так далее. А если мы объявляем войну Украине с целью сделать ее нейтральным государством и поменять там режим — это уже агрессивная война и нарушение Устава ООН. В этом случае мы противопоставляем себя 200 государствам в мире.
— Стоит ли ждать арестов еще каких-то фигур, которые могут быть привлечены по той же статье, что и Стрелков, а также еще, например, по статье о дискредитации армии? Какие сигналы и каким группам посылает власть этим арестом?
— Что касается таких же, как Стрелков, из той же гоп-компании, то из собственной практики я могу заключить следующее. Да, Стрелков был задержан, арестован. Но ко всем остальным, кто в списке, придут и скажут: «Больше так не делайте». А если они продолжат так делать, то будут «административки». Никаких зачисток.
Но арест Стрелкова — это очень мощный сигнал прежде всего тем, кто является его сторонниками, и его «крыше». Мы же понимаем, что у него все эти 9 лет была «крыша». Стрелков за эти годы чего только не говорил. Он наговорил на 150 лет. Но оставался на свободе и писал, писал. Соответственно, у него есть политическая «крыша», ей тоже посылается сигнал: «Щупальца свои приберите». В любом случае такие люди, как Стрелков, — результат какого-то политического консенсуса. Они кому-то нужны, а кто-то соглашается, что они на свободе. Но либо Стрелков перешел определенную границу, как у нас это подают, либо у его «крыши» одно щупальце откусили.
— О Пригожине тоже говорили, что у него хорошая «крыша».
— Конечно. И не одна. Пригожин — коммерсант. Он наверняка подстраховался.
— Вы также предполагали, что могут быть и серьезные кадровые перестановки.
— Да. Почему-то мне кажется, что кадровые перестановки будут. И, скорее всего, в августе, чтобы к сентябрю уже перезапуститься. Речь прежде всего о правительстве. Я не исключаю, что отставки могут коснуться и силового блока. Не только в министерствах, но и в агентствах. Но то, как работает силовой блок Верховного главнокомандующего, насколько я вижу, устраивает.
— То есть отставки вряд ли коснутся военных элит?
— Там могут быть отставки, снижения внутриведомственного и внутриэлитного противостояния, чтобы сделать систему более эффективной. Но, скорее всего, кадровые решения коснутся экономической части правительства. Это будет и сигнал обществу.
— То есть зачистки патриотического и армейского поля не будет? А как можно расценивать историю с генералом Иваном Поповым, которого после скандала с главой Генштаба Валерием Герасимовым отстранили от командования 58-й армии?
— Попов нормально воюет.
— Но его же отправили в Сирию.
— А что, у нас в Сирии войны нет?
— Но там совсем другая война. И Попова все-таки сняли, и скандал был. Или это частный конфликт?
— Я не исключаю, что это межличностный конфликт Попова с Герасимовым. Мы просто не знаем об этом и гадаем на кофейной гуще. Но если произойдут кадровые изменения здесь, то нужна будет бо́льшая консолидация гражданских и военных властей вокруг Верховного главнокомандующего. Такая задача есть. Соответственно, люди, которые вносят разлад, провоцируют внутренние распри, должны поехать на другую войну.
— С другой стороны, и Пригожин, и Стрелков ставили перед властью и обществом вопрос о справедливости. Оба выпали из общественного поля, но вопрос остался. Способна ли власть на него ответить, не прибегая к репрессиям в отношении тех, кто продолжает спрашивать? И есть ли такая проблема?
— Нет такой проблемы. Я тоже ставлю перед властью вопросы о справедливости. При этом не веду себя в публичном пространстве как Пригожин и Стрелков. И я вас уверяю, что таких, как я, миллионы. Но самой такой проблемы нет. Потому что если мы сейчас договоримся, что у нас несправедливо устроено общество (а я отчасти соглашусь, потому что капиталистическое общество не может быть справедливым), тогда мы договоримся до того, что потребуем провести национализацию собственности. А это подразумевает революцию. И поехали по второму кругу. Как 100 лет назад.
На мой взгляд, со стороны верховной власти запрос на справедливость получает вполне адекватный ответ. Я имею в виду непосредственно президента. Даже пенсионная реформа не выбивается из этого ряда, хотя многие мои коллеги считают, что президента подставили с пенсионной реформой. Но предположим, что нет. На самом деле пенсионная реформа связана с долговременным развитием нашего общества и государства. То, с чем некоторые страны западного общества уже столкнулись, а мы столкнемся в будущем. С этой точки зрения пенсионная реформа — это попытка предупредить будущие проблемы. Поэтому пенсионная реформа тоже направлена на справедливость.
Хорошо, давайте мы не будем слушать президента, давайте посмотрим на то, что он делает, какие указы принимает. Например, о защите традиционных нравственных ценностей. Или вспомним, как он сказал: «Уберите на хрен эту Болонскую систему». Но идет саботаж, ее не собираются убирать. Это тоже правительство. Гуманитарный блок. Образование, культура и так далее. Со стороны верховной власти народ и царь едины в своей позиции по части справедливости.
Да, мы имеем право требовать большей справедливости. Но, когда мне Евгений Пригожин рассказывает о справедливости с кувалдой в руках, я что-то начинаю задумываться: а мы с ним на одном языке говорим или нет, мы справедливость одинаково понимаем? А в чем заключается справедливость Стрелкова? В том, чтобы каких-то генералов сделать неприкосновенными? Но при чем тут справедливость? Это вопрос эффективного управления. Вспомним Великую Отечественную войну. Иногда гениальных генералов убирали в тыл. Почему? Потому что они проблемы на фронте создавали. Да, гениальный военачальник может быть самодуром. Не умеет с людьми договариваться, хамит вышестоящему руководству. Что, мы таких историй не помним? Да сколько угодно их было. И в книгах, и в фильмах, и в воспоминаниях маршалов. Посмотрите, они и физически дрались. Еще раз, это вопрос эффективного управления, особенно когда идет война, когда ставки предельно высоки. Поэтому и надо выяснить, что мы понимаем под справедливостью. С моей точки зрения справедливость — это традиционные ценности, забота о старших и поддержка младших. Но у нас на это все общество работает и даже, прости господи, экономика отчасти. А это уж точно одна из главных забот президента. Да, можно говорить, что маленькие зарплаты, маленькие пенсии. Справедливо это или нет? Но имеет ли это отношение к справедливости? Или это все-таки вопрос того, насколько потянет наша экономика? Справедливо ли ограничить доходы сверхбогатых? Согласен, справедливо. Но разве мы этого не делаем?
— Ну да. В Белгородской области решили не восстанавливать за бюджет два богатых особняка, пострадавших от ударов с Украины. Раз можете себе позволить так жить, восстанавливайте сами.
— Кстати, да. Это, конечно, попахивает популизмом. Но в целом так. Еще раз. Мы сами выбрали нынешнюю жизнь. Нас никто не оккупировал в 1991 году. У нас не было внешнего управления и чужой военной администрации. Мы выбрали капиталистический путь развития. А теперь что? Вы хотите социализма? Нет проблем. Создавайте партию. Кто хотел многопартийную систему? Мы. Получите. Не нравится? Переделывайте. А у нас вся справедливость сводится к чему? Я хочу, дескать, пойти к Путину. Обязательно лично, иначе это будет уже несправедливо и сказать ему: «Владимир Владимирович, тебе надо сделать вот это». И он должен это сделать, иначе у нас будет несправедливо устроенное общество. Скромнее надо быть.
Разве это не так? Они в пабликах своих обращаются к Путину, а потом возмущаются: «Почему Путин нас не слушает? Мы же рассказали, как войну выиграть!» Но при чем здесь справедливость? Это была самая большая пародия на справедливость — «Марш справедливости» с кувалдой на плече.
— Но этот марш внес большую сумятицу в элитные группы.
— Конечно. Во-первых, те элитные группы, которые были вовлечены в деятельность «вагнеров», оказались под ударом и, думаю, пережили тяжелые деньки. Во-вторых, это шороху навело. Вместо того чтобы пугать врага, мы пугаем сами себя. Классно! Бей своих, чтобы чужие боялись. Отлично! Старая русская традиция. Все дико перепугались. Это правда. Но саботаж при этом не прекратился. После этого и процентную ставку подняли, и доллар стал под стольник. Дай им волю, они мечту Байдена осуществят, который однажды оговорился, а на самом деле не оговорился, что в России доллар будет стоить по 200 рублей. Они хотят до 200 довести, чтобы Байден сказал: «Ага, я вам говорил»?
— Значит, нынешний курс доллара — это результат саботажа?
— Он соответствует распоряжениям Международного валютного фонда. Как это происходило каждый раз начиная с декабря 2014 года. При этом, если мы откроем Конституцию, увидим, что у Центробанка есть одна-единственная конституционная обязанность — стабильность национальной валюты.
— А у нас курс все время то вверх, то вниз.
— А у нас курс национальной валюты предоставляет финансовым спекулянтам (со всего мира, подчеркиваю) зарабатывать на нашей экономике. Открываем Конституцию. Спрашиваем Эльвиру Сахипзадовну: «И как у нас соотносится с Конституцией?» А она начнет нам объяснять опять про либеральные принципы экономикс.
— Но тем не менее ее не убирают.
— Ее не убирают потому, что фигуры такого уровня — это тоже результат сложного консенсуса. Не только нашего национального, но и международного. Это отношения с Бреттон-Вудской системой, тем же Международным валютным фондом, Всемирным банком и так далее. Это началось еще с Кудрина. Понятно, что просто так взять и уволить Набиуллину не получится. Это сложная задача, решение которой отразится и на внутренней политике, и на внешней. А потом я понимаю, что после начала специальной военной операции у Владимира Владимировича появились инструменты добиваться того, чтобы Набиуллина выполняла его приказы. Некоторые решения Центрального банка были очень хорошими, правильными и своевременными. Но сейчас такое ощущение, что терпели-терпели и все равно вернулись на старые грабли.
— Остается только надеяться, что курс доллара опять опустится.
— В любом случае. Если надеяться на невидимую руку рынка и позаботиться о том, чтобы она из вашего кармана вылезла, то она так и будет действовать. Она будет то поднимать, то опускать курс. На то она и невидимая рука рынка.
Tweet