Информационная война, развязанная Западом против России вокруг обстановки на Украине и в связи с воссоединением Крыма, преследует почти нескрываемую цель дезинформации мировой общественности относительно истинного положения дел и психологического воздействия на пророссийские силы с целью сокрытия своей деструктивной роли в данном конфликте и реализации своих же далеко «неправедных замыслов».
Главная роль в этом отведена западным СМИ, среди которых основной тон, по словам видного итальянского общественного деятеля Джульетто Кьеза, задают пять «неформальных центров»: американские газеты New York Times и Washington Post, телеканал CNN, американское и британское информагентства Associated Press и Reuters. Все иные версии подачи информации, подчеркивает Дж. Кьеза, считаются «маргинальными» и практически никогда «не находят пути к объекту информационного воздействия».
В этой связи, впрочем, возникает вопрос: насколько адекватно понимают, прежде всего в Вашингтоне, ситуацию те, на ком лежит ответственность за предпринимаемые шаги на весьма зыбком поле развивающейся конфронтации? Главная же роль в подготовке основы для выверенных политических решений принадлежит разведке, и в первую очередь – ее аналитическому «кластеру».
Надо отдать должное некоторым бывшим и действующим представителям американских и британских спецслужб, которые на протяжении последних лет неоднократно высказывали сомнения относительно «выверенности информации» и «взвешенности оценок», время от времени выкладываемых так называемыми аналитиками разведки на стол инстанций, принимающих военно-политические решения.
В этом плане заслуживают внимания комментарии Роберта Гейтса, бывшего в недалеком прошлом министром обороны США, а до этого многие годы прослужившего в ЦРУ, в том числе и возглавлявшего «аналитическую службу» этого ведомства в должности замдиректора.
В увидевших свет в 2014 году мемуарах под названием «Служба» Гейтс вынужден признать неадекватность шагов, предпринятых Вашингтоном, в складывавшейся после развала СССР обстановке, в частности в Европе. Он пишет: «…Быстрое включение бывших советских республик в состав НАТО было ошибкой… Если вхождение Польши, Чехословакии и Венгрии являлось неизбежным, то затем процесс должен был замедлиться… Пытаясь включить Украину и Грузию в состав НАТО, мы явно перестарались. Корни Российской империи ведут в Киев IX века, так что это можно считать особенно колоссальной провокацией… Таким образом, во-первых, подрывалась сама цель, ради которой и создавался альянс, а во-вторых, опрометчиво игнорировалось все то, что русские рассматривали в качестве своих жизненно важных национальных интересов». Так чего же после всего этого следовало ждать от Москвы, вопрошает Гейтс. А ведь, казалось бы, данные решения предварительно «тщательно» прорабатывались и основывались на оценках аналитических служб. Тут явно просматриваются параллели с днем сегодняшним.
ЗАМКНУТЫЙ КРУГ ИНФОРМАЦИИ
«Выверенность информации» в разведке не следует каким-либо образом ассоциировать с «дезинформацией», к которой разведка имеет скорее косвенное отношение, поскольку введением противника в заблуждение большей частью занимаются специальные органы, деятельность которых целиком сфокусирована на так называемой информационной и психологической борьбе. По рекомендации или прямому указанию этих органов, как правило аффилированных с государственно-политическими инстанциями, разведка и вовлекается в те или иные «сомнительные операции», ориентированные на общественное мнение, а не на профессионалов. Из последних примеров такой деятельности американской разведки нельзя не упомянуть ее вовлеченность в освещение инцидента с уничтоженным якобы не без помощи Москвы в июле 2014 года в небе Новороссии малайзийским авиалайнером.
В англосаксонских спецслужбах, как указывает в своем исследовании британский историк разведки Джон Хьюз-Уилсон, широко практикуется так называемый метод «замкнутого круга информации». Все начинается с того, что какая-либо разведслужба сообщает о неподтвержденном факте или оценке. Эта информация подхватывается и используется какой-либо другой разведслужбой в своем анализе как сообщение из первых рук. Когда первая служба «наталкивается» на этот факт в чужом отчете, она уже рассматривает его как независимое доказательство того, что собственная информация теперь подтверждена другим источником. С одной стороны, пишет Дж. Хьюз-Уилсон, это опасный феномен в рамках работы аналитической разведки, но «бойцы психологической войны» вовсю инспирируют его и используют в своих интересах.
Так, например, многочисленные американские «инструкторы» в Службе безопасности Украины «помогали» и продолжают «помогать» своим коллегам в Киеве интерпретировать и «запускать» от имени украинских спецслужб информацию о «руке Москвы», а затем уже спецслужбы США официально ссылаются на нее в своих «достоверных» отчетах о событиях в «незалежной». Однако это, повторимся, лишь малая доля того, чем занимаются аналитики разведки.
ОТСУТСТВИЕ «КОНСЕНСУСА»
По поводу проблемы совпадения и точности оценок разведслужб у Гейтса есть небезынтересные наблюдения, которые касаются развития недавней ситуации вокруг Афганистана. В бытность главой Пентагона Гейтсу неоднократно приходилось заслушивать доклады как руководителей военной разведки в Вашингтоне, так и ее представителей непосредственно на местах, то есть в регионе проведения операции ВС США.
«Меня, – вспоминает Р. Гейтс, – прежде всего откровенно выводила из себя разность взглядов аналитиков от разведки в Пентагоне». Тем более что даже если в конце концов обеспечивался «консенсус» различных «ветвей» военной разведки в столице относительно оценки развития ситуации, то, как правило, они не соответствовали «общему настрою парней в поле».
«У всех была одна и та же информация, – констатирует Гейтс, – но понимали ее абсолютно по-разному».
Но данная проблема аналитики – отнюдь не явление сегодняшнего дня или недавнего прошлого. В середине 90-х годов другой высокопоставленный ветеран американских спецслужб, сотрудник сенатского комитета по делам разведки Дженифер Симс в одном из своих исследований назвал главную причину образования в 1961 году «объединенного» Разведывательного управления МО США. Она, по словам Симса, состояла именно в несовпадении оценок тех или иных событий со стороны различных подчиненных американскому военному ведомству разведслужб. Симс ссылается на постоянные, в значительной степени отличавшиеся оценки советских возможностей в области ракетного вооружения, представлявшиеся различными военными разведцентрами руководству США на всем протяжении 50-х годов, искажавшими реальную картину прорыва СССР в области ракетостроения и освоения космоса и в конце концов вынудившими Вашингтон не только «централизовать» усилия своей военной разведки, но и ее аналитические службы.
«Конкуренция» ведомств?
Еще более неприглядно выглядит ситуация с «неадекватными оценками» при сопоставлении «результатов труда» различных разведведомств США. В этом нет ничего удивительного, если принять во внимание тот факт, что таких официально зарегистрированных структур за океаном насчитывается от 15 до 20 (в зависимости от того, как и что считать), включая военную разведку. С одной стороны, различия в оценках, являющиеся следствием так называемой конкуренции разведслужб и их многочисленных, не связанных между собой источников информации, якобы должны давать более «полную картину события». С другой – порой диаметрально противоположные заключения аналитиков из различных разведслужб относительно одних и тех же событий не только запутывают инстанции, облеченные правом принимать важные внешнеполитические решения, но и являются причиной неадекватности таких решений, лишь усугубляющих ход развития ситуации либо вынуждающих руководство следовать в неправильном направлении, что в итоге приводит в том числе к «расточительности» и «разбазариванию» ресурсов. Так, например, в 50-е годы аналитики ЦРУ опровергли заключение американской военной разведки относительно «катастрофического отставания США от СССР в области бомбардировочной авиации», что уже к тому времени привело к запредельным тратам Пентагона на строительство флота стратегических бомбардировщиков.
В 1973 году, наоборот, военная разведка США, и в частности Управление национальной безопасности, заблаговременно предупредила Белый дом о планировавшейся в Каире и Дамаске на октябрь того же года очередной войне с Израилем, в то время как другие разведслужбы опровергали своих военных коллег. В результате американцы и их союзники оказались застигнутыми врасплох беспрецедентным арабским вторжением на оккупированные территории на Синае и Голанских высотах. В середине 70-х годов именно военная разведка сделала точную оценку советского ракетного потенциала, несмотря на диаметрально противоположные выводы других разведструктур. Известный американский политолог Эрнест Мэй в качестве «крупного просчета ЦРУ» приводит неправильную оценку, сделанную этим ведомством еще в 50-е годы относительно перспектив развития советской экономики и ее «прочности», неоднократно подтверждавшуюся в последующие десятилетия вплоть до развала СССР, «главным образом как раз по экономическим причинам».
«ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР»
Заокеанские эксперты склонны считать, что вне зависимости от достижений в кибернетике, электронике и т.п. человеческий фактор еще долгое время будет решающим в работе аналитических служб разведки. В этой связи проблема качества данной работы целиком лежит в плоскости подбора и подготовки разведчиков-аналитиков. От их умения правильно оценить то или иное событие порой зависит своевременность и адекватность принимаемых руководством страны важных решений. Так, например, беглый американский агент спецслужб Эдвард Сноуден в интервью телеканалу NBC News подчеркнул, что «ЦРУ заранее имело информацию о планировавшихся силовых акциях 11 сентября 2001 года, но просто не поняло, что значит эта информация».
Американские эксперты обращают внимание на то, что критерии отбора специалистов для анализа разведывательной информации в значительной степени отличаются от критериев отбора профессионалов-оперативников. Аналитики в силу природного либо «сформированного» склада ума, а также более широкого доступа к информации по-иному более системно и глубоко воспринимают происходящее, нежели их коллеги оперативники. Следовательно, желательно, чтобы руководителями разведывательных ведомств, уполномоченными докладывать руководству страны выводы из анализа, назначались люди из категории профессионалов-аналитиков, либо имеющие опыт работы в аналитических подразделениях разведки. Так, упоминавшийся политолог Э. Мэй в одном из своих исследований подчеркивает, что целый ряд «сомнительных» заключений ЦРУ, представленных в свое время руководству страны, обусловливался тем, что руководителями этого ведомства были в прошлом «оперативники», такие, например, как Ричард Хелмс или Уильям Колби, а не «аналитики». В частности, пишет Мэй, «в 1961 году аналитики ЦРУ докладывали о том, что Фидель Кастро был чрезвычайно популярен на Кубе, но им не давали возможности доложить об этом до катастрофы в заливе Свиней. Во время войны во Вьетнаме… их мнение относительно возможного урегулирования ситуации через политические переговоры не было учтено, что могло бы вовремя помочь избежать военного поражения». И, наоборот, впечатляющие успехи это разведывательное ведомство достигло в те периоды времени, когда руководителями ЦРУ были Уильям Уэбстер, поставивший «аналитиков» на ключевые должности в управлении, или, например, Роберт Гейтс, сам до того возглавлявший аналитическую службу ведомства.
СКРОМНОСТЬ АНАЛИТИКОВ…
Успех работы аналитического «кластера» разведки во многом зависит от личности его руководителя и соответственно от качественного подбора сотрудников-аналитиков. Известный британский военный историк Джон Киган подчеркивает, что, как правило, неординарные руководители разведки находятся «в тени успехов своих боссов» и, мол, поэтому о них мало что известно общественности. Во всяком случае, пишет Киган, всем известно о «гениальной способности Наполеона предвидеть развитие ситуации, но мало кто знает, что в этом ему помогал скромный военный разведчик Бакле д’Алби». Лишь по прошествии времени стало известно о том, что во время Первой мировой войны «главным аналитиком» британской разведки был «добровольно записавшийся в армию» сэр Альфред Юнг, организаторским и аналитическим способностям которого якобы Британия обязана многим успехам «на поле боя». После окончания войны он оставил службу и вернулся на профессорскую должность в Оксфорд. В ходе Второй мировой войны наибольшую известность в качестве военного разведчика-аналитика получил другой британский профессор из того же Оксфорда Е.Т. Уильямс, дослужившийся до должности начальника разведки при Монтгомери, но после окончания войны также ушедший в гражданскую науку. В качестве способного, но по достоинству не оцененного Гитлером аналитика Киган называет германского полковника Рейнхарда Гелена, плененного американцами и по их рекомендации и под их контролем организовавшего весьма успешную западногерманскую разведку БНД. Американские эксперты в области военной политики Абрам Шульский и Гарри Шмитт приводят «весьма примечательный» факт недоумения и даже непонимания со стороны некоторых руководителей Госдепартамента и Минобороны США в связи с проводимой начальником Управления стратегических служб (предшественника и прототипа ЦРУ) «Дикого Билла» Донована кадровой политики в своем ведомстве в годы Второй мировой войны. Так, по его прямому указанию в управление было набрано значительное количество гражданских ученых, в том числе специалистов в области истории, экономики, социологии и др., «в ущерб», как посчитали вашингтонские чиновники, военным экспертам. Между тем интеллект этих «цивильных специалистов», хорошо ориентировавшихся в своих областях знаний, принес существенную пользу разведке. Именно поэтому практика привлечения гражданских ученых к работе в разведке и после окончания войны была продолжена, в том числе и при формировании такого «монстра», каким стало ЦРУ.
«ГРАЖДАНСКИЕ» В РАЗВЕДКЕ
Вовлечение гражданских ученых в весьма чувствительную область разведки, как отмечают западные эксперты, сопряжено и с некоторыми объективными и субъективными трудностями. К числу первых, например, британский военный историк Киган относит «присущую гражданским ученым гипертрофированную независимость и свободу суждений и заключений». В качестве примера он приводит предвзятость советов известного британского ученого профессора Линдемана, служившего в годы Второй мировой войны личным консультантом премьер-министра Уинстона Черчилля и пользовавшегося его безграничным доверием, в том числе и в области военно-научной разведки. Профессор якобы навязал свое неправильное заключение руководству британского Военного комитета относительно ракетного топлива, которое должны были использовать немцы в разрабатываемых ими ракетах «Фау», что могло привести к негативным последствиям в контрмерах Британии. Представляется, что к месту будет и еще один пример «неадекватной оценки» так называемых гражданских специалистов. Речь идет об их заключении относительно позже не подтвердившегося развития ядерных военных технологий в саддамовском Ираке, что, однако, стало поводом для вторжения ВС США в эту страну в 2003 году.
С другой стороны, работа в специфических органах сопряжена с известными ограничениями свобод, контактов и поездок, не говоря уже о нежелании многих гражданских специалистов «запятнать» себя «связями» с не всегда популярными в обывательской среде спецслужбами. Как показывает опыт, именно эти ограничения и «отвращают» многих из них от работы в разведке.
ПРОБЛЕМА «СЕКРЕТОВ»
Особо стоит вопрос работы с так называемыми конфиденциальными, или секретными, источниками. Известно, что до 90% информации, на основе которой принимаются решения в военно-политической области, «черпается» из открытых источников. Из оставшихся примерно половина формируется за счет «накладывания грифа» по большей части из-за перестраховки либо нежелания выносить «слабость доказательной базы» или «убогость мыслей» на суд широкой общественности. Вообще, подчеркивает известный американский историк военной разведки Джонатан Хаус, «засекречивание часто предназначается не для защиты информации непосредственно, а скорее для защиты источников и методов разведки, которые используются для получения информации». Упоминавшиеся эксперты А. Шульский и Г. Шмитт в одном из своих исследований указывают: «Данные из открытых источников, подверженные внимательному и скрупулезному анализу, могут представить ключи к информации, которая в военное время будет считаться как минимум секретной и изъята из публикации».
Британский специалист в области международной безопасности Марк Хьюбанд полагает, что следует шире привлекать гражданских ученых-международников, политологов, социологов и др. к анализу конфиденциальной информации, не обременяя их «излишними в данном случае обязательствами». И далее продолжает: «Ценность дискуссии осведомленных людей за пределами разведывательных служб по различным вопросам, будь то радикализм или распространение оружия (массового поражения), не может быть переоценена». В качестве «модели для устранения неудобства в работе с закрытыми источниками информации» американский эксперт Эрнест Мэй в своем исследовании с красноречивым названием «Разведка: назад в будущее» предлагает воспользоваться опытом независимой аналитической корпорации «Рэнд», в которой еще в 50-е годы прошлого века лишь руководители были допущены к «секретным обобщениям», но для анализа частных проблем они привлекали ученых «без ограничивавших их свободу обязательств».
Подводя черту под проблемой в плоскости отношений военные–гражданские, нельзя не сослаться и на мнение ветерана американской военной разведки бригадного генерала ВВС в отставке Вальтера Джайко, который предостерегает руководство Пентагона от «чрезмерного увлечения гражданскими служащими», буквально охватившего, по его мнению, военное ведомство в последние десятилетия. Джайко особо подчеркивает: «Тенденция замены военнослужащих гражданскими лицами представляет угрозу появления подразделений военной разведки, сотрудники которых не могут понять военно-прикладного значения разведки и военного значения информации». Трудно не согласиться с американским ветераном, который заключает: «Характер… военной службы предполагает лишь умеренное комплектование гражданскими служащими с тем, чтобы военная разведка не действовала в отрыве от вооруженных сил в целом».
КОМАНДИРЫ И РАЗВЕДЧИКИ
Американские эксперты констатируют тот факт, что в «боевых коллективах», состоящих преимущественно из военнослужащих-профессионалов, офицеры-аналитики от разведки сталкиваются с не меньшим комплексом специфических проблем, которые порой в негативном плане влияют на качество и в целом на результативность их работы.
Прежде всего это касается характера взаимоотношений, которые устанавливаются между командиром и начальником (представителем) разведслужбы, его обеспечивающей. «Если командир, или лицо, принимающее решение, – указывает в своем исследовании упоминавшийся специалист в области военной истории Джонатан Хаус, – не доверяет анализу разведки и действует вразрез с ним, ситуация с неизбежностью будет развиваться таким образом, что и вся «работа» коллектива разведчиков окажется бесполезной». Этому есть объяснение, которое основывается на психологии практически любого командира, которому нужна не «вариативность», чем зачастую «грешат» разведчики-аналитики, а основа для принятия «единственно правильного решения». Другой крайностью является чрезмерный авторитет разведчика-аналитика в глазах командира, если первый смог доказать правильность своих оценок противника накануне «выигранного сражения». Хорошо, если это не «плод случайного озарения», а результат кропотливой и рутинной аналитической работы.
Высококвалифицированный аналитик обязан искать не однозначные ответы на постоянно встающие перед ним вопросы, а быть внимательным к бесконечному разнообразию фактов и уметь их оценивать комплексно. В этих условиях разведчик-аналитик обычно вынужден предлагать «худший вариант» интерпретации имеющихся фактов. Это дает ему гарантию того, что командир, планируя боевые действия, не будет «занижать» возможности противника. Однако такая «перестраховочная» оценка может привести в итоге к утрате доверия к разведчику и его информации в глазах командира.
Джонатан Хаус подметил и такую существенную проблему, которая якобы характерна для аналитических служб всех разведок: низкий должностной статус («всего лишь обеспечение») и вызванное этим нежелание «карьерных офицеров» служить в разведке. В то время как будущие командиры традиционно воспитываются в учебных заведениях и на курсах с акцентом на привитие им лидерских качеств, офицеры, оказавшиеся, по желанию или по принуждению в разведструктурах, вынуждены концентрировать свои интеллектуальные способности на предметах, внешне далеких от «командирских» (иностранные языки, политология, история и т.п.), что не сулит им стремительного продвижения по службе. Такие ограниченные перспективы, констатирует Дж. Хаус, всегда отнимали и продолжают отнимать у органов разведки многих способных аналитиков.
В офицерской среде существует и такое устоявшееся мнение, что, мол, офицеры разведки «не слишком утруждают себя рутинной службой». Естественно, в сравнении с внешне проявляемой «работой» офицеров-командиров (особенно в мирное время), служба офицеров-аналитиков менее заметна и не столь значима в глазах вышестоящих начальников, которые порой не в курсе того, что сотрудникам разведки, особенно аналитикам, приходится тратить значительно больше усилий для поддержания своего профессионального уровня (постоянное совершенствование языковой практики, ознакомление с разнообразными источниками информации, исторической и иной литературой и т.п.), чем их коллегам-командирам.
ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ – ИНСТРУМЕНТ РАЗВЕДКИ
И, наконец, еще одна проблема, с решением которой сталкиваются практически все разведки мира. Многолетняя практика свидетельствует, что важнейшим инструментом разведчика, причем как оперативника, так и аналитика, является знание иностранного языка (лучше – языков). Овладение языком в качестве одного из элементов постижения основ культуры разведываемого государства и его военного потенциала в целом является важнейшей частью процесса подготовки и воспитания разведчика. К сожалению, констатирует упоминавшийся эксперт В. Джайко, языковая подготовка в военной разведке США из года в год финансировалась по остаточному принципу. Как результат, столкнувшись с массивом данных на «экзотических» языках, указывавших, как потом выяснилось, на вероятность крупных терактов в 2001 году на территории США, а затем развязав войну в Афганистане и через некоторое время в Ираке, американцы неожиданно для себя оказались в весьма затруднительном положении, не в силах не только анализировать большие объемы развединформации, но даже понять ее содержание.
Качественное изучение иностранных языков, да еще и охват этим процессом большого числа разведчиков действительно является трудноразрешимой задачей. Можно наладить овладение классическими или литературными языками в академических аудиториях, на специализированных курсах, но практическое знание, реально способствующее качественной работе разведчика, достигается только при так называемом погружении в языковую среду. Американцы, к примеру, имели достаточное количество специалистов в области персидского языка, но им явно не хватало тех, кто владел «рабочими языками» Афганистана – дари, пушту, узбекским и таджикским. Литературному арабскому языку обучали во многих учебных заведениях США, но познать тонкости диалектов этого языка, таких, например, как сирийско-ливанский, марокканский, иракский, а тем более египетский (отличающийся, кстати, от литературного как русский от польского) поначалу было явно не под силу разведчикам, формально считавшимся специалистами по Ближнему Востоку. Следовательно, и толку от них было мало, коль ни «разговорить» представителей местного населения, ни понять радиоперехват они были не в состоянии. Парадоксально, но, готовя много лет очередную цветную революцию на Украине, заокеанские спецслужбисты не удосужились обратить должного внимания на обучение своих сотрудников так называемому украинскому языку (с точки зрения канонов исторического языкознания – малороссийскому диалекту великорусского языка). Как бы оправдываясь, американцы вскользь заметили, что крайняя скудность интеллектуально-научного словарного запаса «мовы» («язык песен и анекдотов») вынудила их сосредоточиться на «имперском», то есть русском языке. Не случайно их перехваченные и опубликованные в СМИ переговоры с представителями нынешней «киевской элиты» велись и ведутся либо на английском (язык «хозяина положения»), либо на русском языке, которым, кстати, и те и другие владеют вполне сносно.
Упоминавшийся эксперт Джон Киган констатирует, что языковой проблемы как таковой, пожалуй, нет только в спецслужбах Израиля, среди населения которого достаточно преданных еврейскому государству выходцев из многих других государств, владеющих «на рабочем уровне» распространенными там диалектами и наречиями.
Некоторые зарубежные эксперты, озабоченные языковой проблемой в разведке, предлагают разные варианты ее решения: от масштабных денежных вливаний в языковую подготовку или реорганизации системы такой подготовки по примеру советского ВИИЯ («успешно» ликвидированного очередными отечественными «реформаторами») до вплоть экзотических. Так, например, обращается внимание на примечательный факт из истории спецслужб США времен Второй мировой войны, когда с целью сокрытия содержания важных радиопереговоров американцы привлекали военнослужащих-радистов, призванных из индейского племени навахо, язык которых не могли понять японские «радиоперехватчики».
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ…
История учит тому, что знаменитые полководцы сами по себе были хорошими аналитиками и «прогнозистами». Однако неимоверно увеличившаяся за последние десятилетия сложность ведения войны и соответственно разнообразие методов и форм разведки объективно заставляют командиров всех звеньев целиком полагаться на оценки высококлассных профессионалов-разведчиков и особенно на тех, кто способен неординарно мыслить и «выдавать» нетривиальный «мыслительный продукт», то есть на разведчиков-аналитиков. В военное время такие специалисты ценятся, что называется, «на вес золота». Но и в относительно непродолжительные периоды «затишья» на мировой арене тенденция в развитии разведслужб такова, что без массового привлечения в разведку офицеров с аналитическим складом ума просто не обойтись!
Сергей Леонидович Печуров, генерал-майор, доктор военных наук, действительный член Академии военных наук
26.09.2014
Источник: НВО
Tweet