Спецкор Pravda.Ru Дарья Асламова побывала в Дагестане после июньских терактов. Впечатления от поездки...
"Нет большего счастья для матери, чем сын, ставший шахидом", — цитирует дагестанские соцсети мой друг в Махачкале. В полном потрясении я восклицаю: "Этого не может быть! Какая мать может желать смерти своему ребёнку, даже во имя Аллаха?!" "Ещё как может", — вздыхают мои друзья в маленьком кабинете ресторана. И тут же рассказывают мне о теракте, произошедшем несколько лет назад, когда мать в телефонной переписке ободряла своего сына-террориста, который вёл бой, руководила им и призывала: "Держись, сынок! Ещё чуть-чуть, и ты будешь в раю".
Ресторанные кабинеты в Махачкале — это места, где можно уединиться и услышать самые разные, даже опасные секреты, выпить травяного чая или местного коньяку и рассчитывать на полную конфиденциальность. Их предпочитают люди моего поколения, благоразумные и умеренные. Оба моих собеседника — последние из могикан, советские люди, атеисты.
— Вот о чём ты говорила в молодости со своими друзьями? — спрашивают они меня.
— О музыке, о сексе, о дискотеках. О чём же ещё?
— А в Дагестане молодёжь говорит в основном о религии, обсуждает разные течения. Даже в спортклубах парни "качаются" и слушают проповеди.
— Чем вы это объясняете? — удивленно спрашиваю я. — Может быть, так влияют ранние браки? Здесь и парни, и девушки в 20 лет уже женаты. К 30 годам в семьях уже по несколько детей. Если реализован инстинкт продолжения рода, появляются другие интересы.
— В СССР тоже были ранние браки, но религиозных фанатиков не было, — возражают мне.
Мои собеседники явно обеспокоены средневековым мракобесием, в которое стремительно погружается Дагестан. Мне рассказывают историю о дагестанце, переехавшем в Москву, который не разрешает своей жене выходить из дома. Все продукты ей доставляет курьер, который оставляет их перед дверью. Но однажды у их маленького ребёнка случились судороги, и жена вызвала "скорую помощь". Мужа не было дома, и он по телефону запретил жене открывать дверь доктору-мужчине, пока он сам не приедет домой. В панике жена приоткрыла дверь и разговаривала с доктором, который оказался тоже дагестанцем (!), через щелочку. Врач, сознавая всю опасность для жизни ребёнка, ворвался в дом. Подъехавший вскоре муж набросился на него с кулаками и избил его.
— Невероятно! — восклицаю я. — Но объясните мне другое. Если дагестанцы — столь богобоязненный народ, почему каждый встречный здесь жалуется на коррупцию?
— А-а, тут есть тонкость. Человек может взять что-то по нужде. Мол, Аллах, разрешает.
— По нужде можно взять кусок хлеба или горсть фиников, — замечаю я. — Но не украсть миллион рублей.
Мои собеседники смеются:
— Здесь понятие "нужда" трактуется очень широко. "Нужно" было поставить забор, построить дом или устроить свадьбу сыну. А уж украсть у государства "кяфиров", неверных, некоторые вообще не считают за грех. И у нас другая концепция греха. Это в христианстве человек грешен до своего смертного часа. А тут чиновник может быть нечист на руку, брать взятки, молиться пять раз в день, щедро жертвовать на благотворительность и считать, что он чист перед Аллахом.
— Можно понять преступления, совершённые из корысти, поскольку человек слаб по природе, — замечаю я. — Но как объяснить тот факт, что дети разбогатевших чиновников, благополучные, образованные, у которых есть в жизни всё, становятся террористами и даже идут на смерть?!
— Чтобы сделать из нормального человека ваххабита-террориста, профессиональному вербовщику нужно не более двух месяцев, — жёстко отвечают мне. — Это примитивный, якобы "чистый ислам", когда всё сложное в Коране лжепроповедники объясняют простыми словами, агрессивно и очень доходчиво. На эту удочку ловятся и бедные люди, которым нечего терять, и богатые, которые ищут новых ощущений и смысла жизни. Их целенаправленно ведут к убийству "неверных". Поэтому ваххабизм нужно выжигать калёным железом.
"Мы учим детей, что нет плохих наций"
Большая семья священника Николая Котельникова
Матушка Валентина в чёрном платочке, вдова убитого в Дербенте священника Николая Котельникова, и её дочь Ольга сидят на скамеечке в парке. Рассказ о трагедии 23 июня даётся им нелегко, но они обе держатся с необычным достоинством.
— Это был большой праздник, святая Троица, — говорит матушка Валентина. — Мы вышли из нашей церкви Покрова Пресвятой Богородицы после вечерней службы и пошли в нашу келью. И тут я услышала стрельбу на улице и решила выйти во двор. Убийца уже стоял в проёме двери. Он молча подошёл к отцу Николаю, выстрелил в него, потом повернулся ко мне с автоматом. Я закричала и бросилась в маленькую комнату, где заперлась на задвижку. Потом почувствовала запах дыма. Горело всё. Келья пылала. Я выскочила из комнатки и подбежала к отцу Николаю. Он вздохнул последний раз и ушёл. Убийца перерезал ему сонную артерию. Была огромная лужа крови. И она всё текла и не сворачивалась до самых похорон. Я выбежала во двор и увидела двух убитых полицейских.
— Отцу Николаю когда-нибудь угрожали? — спрашиваю я.
— Что вы! Никогда. Он был немощным, больным стариком, передвигался на ходунках, почти не разговаривал и только улыбался всем. Но сотрудники ФСБ сказали нам, что фотография батюшки была на закрытом чате террористов. Террористы шли убивать не просто отца Николая, они шли убивать Русскую православную церковь.
У матушки Валентины — удивительно набожная семья. Все три дочери вышли замуж за священников. Двенадцать внуков. Одному зятю, отцу Сергию, настоятелю православного храма Архангела Михаила в Грозном, в 2018 году тоже довелось пережить теракт. Тогда погибли двое полицейских и прихожанин. Сам отец Сергий вместе с прихожанами и семьей заперлись в храме и сумели спастись.
Ольга, дочь убитого отца Николая, дрожащим от сдержанных слёз голосом рассказывает мне, что во время теракта в Дербенте вышла в магазин и услышала стрельбу. Двое её детей спрятались под кроватью.
— Как вы всё это объясняете детям? — спрашиваю я Ольгу.
— Мы говорим им, что плохих наций нет и нет плохих вероисповеданий. Есть плохие люди, зомбированные страшными идеями. Несмотря ни на что, мы приучаем детей жить в мире и любить всех. Бог есть любовь.
— Мой внук-второклассник теперь спит с детским игрушечным пистолетом, — говорит матушка Валентина со вздохом. — Он кладёт его рядом с собой, и это не игра. Он понимает, что мы должны защищаться.
"Дом Бога будет стоять"
Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Дербенте уцелела от пожара благодаря мужеству отца Михаила, зятя убитого Николая Котельникова. Он с двумя детьми спрятался от террористов в своей келье. Когда стихли выстрелы, отец Михаил бросился в церковь и с помощью святой воды и огнетушителя потушил пожар. На полу он нашёл брошенную террористами сумку с гранатой и ножом-финкой.
Синагоге, находящейся по соседству, повезло гораздо меньше. Она в буквальном смысле сгорела дотла вместе с бесценными древними книгами. Погибли полицейский и охранник. В здании до сих пор обваливаются остатки сгоревшей крыши.
Перепуганные местные горские евреи (таты) хранят молчание и отказываются от комментариев. На разговор решился только главный редактор местной газеты "Ватан" Виктор Михайлов.
— Жертв могло быть гораздо больше, — говорит он — Здесь был детский сад для детей еврейской общины. По счастью, в синагоге в этот вечер никого не было. Буквально за десять минут до атаки все верующие покинули здание после молитвы. Я благодарен моим друзьям-мусульманам в Махачкале, которые звонят мне в эти трудные дни и говорят: "Виктор, не бросай всё, если нужно — приезжай. Что будет с нами, то будет и с тобой. Мы вместе".
В Дербенте у горских евреев самая насыщенная и большая община. Основу этому городу дали горские евреи, и все до единого предприятия были построены и запущены в работу представителями моей национальности. Наша община — самодостаточная и дружная, и мы обязательно восстановим синагогу. Дом Бога будет стоять здесь, как и стоял.
Село Сергокала. Битва добра и зла
Дядя убитых террористов Ибрагим Омаров говорит со мной тихим заученным голосом. Как на допросе у прокурора. А ему и в самом деле скоро пора на допрос. Фразы осторожные и выверенные: "Мы вообще ничего не подозревали. Мой племянник Осман Омаров (его считают лидером террористической группировки) всегда был положительным и уважительным человеком. С его двоюродным братом Али Закаригаевым я был в дружественных отношениях. Он с медалью закончил школу, с отличием — университет. У него недавно родился четвёртый ребёнок. Я даже и представить себе не мог, что он возьмёт в руки оружие! Как он мог оставить свою семью и четверых детей и пойти убивать?! Может, они употребляли таблетки? Да, я знаю, что они оба ездили в Турцию, у них там был бизнес. Чем они там на самом деле занимались, я понятию не имею. Все пятеро убитых террористов родом из нашего села, все они выходцы из хороших, благовоспитанных семей".
Село Сергокала последние два десятилетия прямо-таки гремело в милицейских сводках. Село, между прочим, "красное" в Гражданскую войну, коммунистическое, революционное, образованное, светское, не религиозное. Там до сих пор стоит памятник Сталину. А вот после перестройки в ваххабиты строем пошли "хорошие дети", из образованных семей, дети врачей и учителей, внезапно ставшие "верующими". Ездили учиться в Пакистан и Египет, а вернувшись, свысока поучали родителей и односельчан: "не так молитесь", "неправильно живёте". Идти им в "ваххабиты", кстати, было недалеко, осели они прямо в местных лесах. Село стало для них отличной возможностью добывать информацию, кормиться, вербовать новых боевиков.
Вот что мне рассказали за чашкой чая хорошие люди из Сергокалы:
— Наш лесной массив тянется от Азербайджана до Чечни, густой, удобный для переброски раненых боевиков, для схронов и укрытий. Так и появились "лесные" бандиты. Начиная с 2005-го и аж по 2012 год здесь шли постоянные боестолкновения и вендетты. Погибли свыше 30 сотрудников полиции. Убивали таксистов, лесников, егерей, охотников, сотрудников почты, имамов, закладывали фугасы на дорогах. Убили начальника райотдела полиции и районного прокурора. Гибли омоновцы. Взрывали машины. В пять вечера здесь уже закрывались магазины, наступала темнота, и люди разбегались по домам и укрытиям. Даже окна, выходящие на улицу, закрывали ставнями. По улицам тогда не люди ходили ночью, а боевики.
А в 2012 году было принято решение ликвидировать банду силами сводной оперативной группы. Через год лес очистили. А в 2016 году в лесу расстреляли Героя России Магомеда Нурбагандова, автора знаменитой фразы "Работайте, братья!", и его двоюродного брата. Они поехали в лес отдохнуть. Нурбагандов — наш, местный, тоже сергокалинец, школу закончил с золотой медалью. Убила их пришлая банда.
— Ну, и село у вас, — замечаю я. — С богатой историей.
— Да мы вот только последние годы стали жить спокойно. Радовались.
— А теперь ваша Сергокала — родина пятерых террористов, родственников главы района Магомеда Омарова. Активирована спящая ячейка, и один Аллах ведает, сколько таких спящих ячеек в Дагестане.
"Власть заигралась с религией"
Ваххабитов, или салафитов (как они себя называют), местные легко вычисляют по пышным бородам, отсутствием усов и подвёрнутым штанам. Хотя в последнее время штаны уже не в моде. В обыденной жизни отличаются любезностью и готовностью прийти на помощь. "А что ты думала? — говорят мне. — Они все милые до поры и до времени. Пока из них чеку, как из гранаты, не выдернут".
Учёный и писатель Саид Ниналалов столкнулся с ваххабитами, когда сел в тюрьму. Типичная история из 90-х годов. Когда он был директором знаменитого Кубачинского художественного комбината (там делают золотые и серебряные украшения), у него похитили родного брата. Требовали миллион долларов выкупа, и торг шёл два года. Брата он выкупил за полмиллиона долларов, но влез в долги и сел в тюрьму на два года. Тогда у заключённых был выбор: сидеть с блатными или в религиозной общине, в джамаате. Он выбрал джамаат, где шла тотальная промывка мозгов. Люди попадали в тюрьму за банальное воровство, а выходили уже готовыми боевиками.
— Идеологи псевдоислама работают с людьми адресно и очень убедительно, — объясняет он. — Берут самые основы, столпы религии и, начиная с них, аккуратно выводят людей на то, что должен быть джихад, война с неверными. Что Аллах, Всевышний, якобы хочет, чтобы везде был халифат, что здесь вокруг неверные, которых надо уничтожать и добиваться довольства Аллаха через создание халифата. Что эта жизнь ничего не стоит, что дорого стоит будущая жизнь в раю, если, конечно, ты станешь шахидом. Есть такой хадис. К пророку подошёл молодой человек и говорит: "Мухаммад, пророк, научи, я хочу идти в джихад. Что мне делать?" Он ответил: "У тебя родители живы?" — "Да". — "Иди занимайся ими, вот твой джихад". А проповедники ваххабизма настолько методично извращают, истолковывают аяты и суры Корана, что человек действительно начинает думать, что джихад — это война с неверными, а не джихад твоей души или создание рая на земле для своих родителей.
— Вас пытались обработать?
— Конечно. Но я атеист, я устоял.
— Сколько сейчас ваххабитов в Дагестане?
— Не такой большой процент, но есть большое количество спящих ячеек, которые только ждут команды. Теракты 23 июня совершила такая спящая ячейка из Сергокалы, которую в определённый момент подняли на ноги и сказали: "Идите стрелять, идите убивать, вы станете шахидами и попадёте в рай". Они стреляли совершенно спокойно, уверенно, они были обучены, закалены, заточены на убийства.
Очень тревожно за наших детей. В Дагестане огромное количество мусульманских школ, постоянная реклама детских лагерей: будем учить детей Корану, исламу и т. д. А кто эти учителя? Чему они будут учить? Есть ли у них документы от муфтията? Есть ли у них вообще право учить? Мы не знаем.
— Меня ещё десять лет назад поразило, что в школах Дагестана я увидела маленьких девочек в хиджабах, а у нас светское образование. Не пора ли нам вводить школьную форму?
— Это должно решать государство, которое отстранилось от важнейших вопросов воспитания. Теперь всё решают родительские комитеты, что в корне неверно. Школьный воспитательный процесс должен иметь единые стандарты. Множество людей, которые даже не являются ваххабитами, не пускают своих дочерей в школу, оформляют липовые документы на обучение дома и не хотят женского образования. Мол, дочка вырастет, я её выдам замуж, и её дело — рожать детей. Власть всё запустила, заигралась с религией. Мы в Дагестане боимся всех этих псевдорелигиозных людей.
"Дагестан — это не Арабстан"
Когда-то мне нравилась Махачкала, уродливый, но покоряющий жизнелюбием и энергией город, ещё относительно светский лет пятнадцать назад. Но религиозный фундаментализм неотвратимо наступает. Теперь без хиджаба и замуж не выйдешь. По вечерам местные модницы в хиджабах или в чёрных абайях прогуливаются по центральным улицам, хихикают в кафе, пьют лимонады и поедают сладости. Махачкала утратила свою самобытность и превратилась в какой-то дурной вариант арабского города. Я с ностальгией смотрю на пожилых женщин в их традиционных платочках и просторных удобных платьях.
— Дагестан превращается в какой-то Арабстан, — негодует Саида Газиева, начальник отдела национальных культур местного "Дома Дружбы". — Мы видим на улицах чуждые нам чёрные одежды, неприятные на вид, хотя у нас в Дагестане своя богатая национальная культура и потрясающе красивые национальные костюмы. В каждом селе — свой уникальный костюм и свои украшения. Мы прежде всего горцы со своей лезгинкой и красивой музыкой. А сейчас пошли разговоры, что нельзя танцевать и слушать музыку. Но ведь культура народа — это именно язык, музыка, танцы.
Я застала трёх своих прабабушек, они были горянки, и они носили костюмы горянок. Я, извините, не арабка и не хочу арабам подражать. И давно надо было поднять вопрос никаба — одежды, закрывающей лицо. Хотя бы из соображений безопасности. Я должна понимать, кто передо мной, и я не хочу садиться в маршрутку и бояться. Чьё лицо скрыто под чёрной тканью? Это мужчина или женщина? И не будем забывать, что это одежда запрещённой в России террористической организации ИГИЛ*. И те, кто прячет свои лица, прямо или косвенно поддерживают террористов.
— Лет двадцать назад у нас ещё был выбор между турецкой, более светской, мягкой и толерантной моделью ислама и арабской, имеющей фундаменталистский оттенок, — говорит политолог Эдуард Уразаев. — Сейчас, к сожалению, выбор сделан. Идёт арабизация. Даже умеренные ваххабиты твердят о том, что мы должны жить по шариату. Ваххабизм (салафизм) пришёл к нам из Саудовской Аравии и вступил в неизбежное противостояние с нашим традиционным исламом — суфийским.
Ежегодно наши люди ездят в хадж (10-15 тысяч паломников из Дагестана). Казалось бы, эти поездки должны способствовать более глубокому проникновению в веру, а в результате паломники привозят из Саудовской Аравии идеи ваххабизма (салафизма). Вспомните, как Рамзан Кадыров и духовенство Чечни пытались настоять на том, что все эти салафитские и другие учения (кроме суфийского, которое есть в Чечне и Дагестане) являются ересью, но столкнулись с неприятием и противодействием международного духовенства. Мол, у ислама нет границ.
— Но это внутреннее дело нашей страны, — возражаю я. — Наша задача — та же, с которой когда-то столкнулась Российская империя: создание и поддержка национального суверенного ислама.
— А вот это будет непросто. Учитывая незакрытые информационные границы России (Telegram-каналы иноземных проповедников и VPN), мы столкнёмся с активной частью нашей молодёжи, которая выбрала политический ваххабитский ислам. Многие настаивают на том, что с ваххабитами нельзя вести диалог. Это как чума. Человек уже заражён и подлежит физическому уничтожению. С другой стороны, человек — это Божье создание, и право на жизнь даровано Богом. Как быть?
"Мы просто расслабились"
Дагестан вёл войну с радикальным исламизмом почти два десятилетия и только в последние годы вздохнул спокойно. На рост количества мечетей (молельных комнат и мечетей в Дагестане только официально 2700 (!) и проповедников в Telegram-каналах, на вдруг ставшие модными хиджабы, чёрные абайи и никабы, на внезапную строгость нравов и нетерпимость к слабостям ближних власти старались не обращать внимания. Не стреляют, не взрывают — и хвала Аллаху!
— Мы рано расслабились, — говорит политолог Руслан Гереев. — В своё время самые одиозные лидеры ваххабитского толка были завербованы в сирийскую кампанию. Радикально настроенная воинствующая молодёжь рванула в Сирию. Мало кто вернулся живым. Выжившие осели в странах Персидского залива и в Турции. И здесь наступило затишье. Но потом началась кампания по возврату семей погибших боевиков. Их близкие захотели вернуть детей в Дагестан. С этих пор и началась своего рода легализация, в том числе и жён боевиков, их детей-подростков, которые, по законодательству, являются детьми, но выросли в той среде и ничего, кроме войны, не видели.
Сейчас над Россией нависла новая угроза. И я абсолютно убеждён, что профессионально осуществить подготовку терактов, с которыми мы столкнулись 23 июня, на территории республики без иностранных кураторов невозможно. И тут есть один тревожный момент. После начала СВО молодые люди массово уезжали из России, при этом они использовали Дагестан и Грузию в качестве перевалочного пункта. Эту нишу также использовали радикалы для своих целей. У нас сейчас очень большая молодёжная диаспора в той же самой Турции. Это современная и воинственно настроенная молодёжь, которая не считает себя обязанной участвовать в патриотической борьбе на стороне государства. Мы должны выяснить конкретно, кто эти люди, чем они занимаются, и внимательно за ними следить.
— Раньше все эксперты твердили, что терроризм — это результат социальной несправедливости. Но все участники теракта 23 июня — обеспеченные люди с высоким социальным статусом. Что происходит?
— В это трудно поверить, но я знал даже кандидатов и докторов наук, которые стали ваххабитами и оказывали сопротивление с оружием в руках. В начале 2000-х годов на фоне социальной несправедливости молодёжи внушалась мысль, что деньги, богатство им не нужны, это всё чуждо, это харам. Ваххабиты призывали к аскетизму, а через аскетизм проводили свои радикальные идеи. Это была умелая пропаганда, основанная на крепкой, хорошо продуманной базе.
— Но как же большевики в своё время смогли сделать из дремучего Дагестана фактически светскую республику, образованную, культурную, вырастить местную интеллигенцию, смогли освободить женщину гор от косных обычаев?
— Большевики — да, смогли. И не только в Дагестане, а по всему СССР. У них была идеология, которой у нас сейчас, согласно Конституции, нет. И вера теперь стала частью государства. У нас здесь рождается человек — идут в мечеть, умирает — тоже идут в мечеть. Вся наша культура, обычаи и традиции пронизаны насквозь религиозными адатами. В таком субъекте, как Республика Дагестан, религия никак не может быть отделена от государства. Муфтият теперь идейно и духовно отвечает за общественные нравы, то есть за устои государства.
*- признан решением Верховного Суда Российской Федерации от 29.12.2014 террористической организацией, его деятельность запрещена на территории РФ.
Tweet