Изучение материалов китайского Центра изучения Ближнего Востока (КНР, Пекин) позволяет утверждать, что притяжение Китая к Центральной Азии имеет давнюю историю. В годы после холодной войны Китаю удалось установить хорошие отношения со всеми государствами Центральной Азии. Однако, китайское продвижение на запад тормозили «прокси-война» (термин используется американскими специалистами, в китайских же документах используется термин «опосредованные войны») между США и СССР в Афганистане, в которую Китай предпочитал не вмешиваться и наличие уйгурских группировок.

Кроме того, поскольку Турция и Китай боролись за установление хороших связей с Центральной Азией, Турция, чтобы подорвать дипломатию Китая в регионе, оказывала уйгурам поддержку, развивая тесные отношения с китайскими уйгурами в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) (говорящих на тюркском языке), а также с часто воинствующими и сепаратистски настроенными уйгурскими диаспорами в новых «-станах» (постсоветских республиках). Однако в течение первого десятилетия XXI века напряженность в отношениях между Турцией и Китаем была ослаблена более прагматичной политикой со стороны Анкары, которая обязалась впредь воздерживаться от любого вмешательства в Синьцзян. Китай и Турция установили партнерство, которое, способно преодолеть вспыхивающие время от времени мелкие кризисы, такие как демонстрации в Стамбуле с требованием Турции предпринять шаги против Китая после уйгурских волнений 2009 года в городе Урумчи (столица СУАР), и снова в 2015 году, когда Китай ввел ограничения на исповедание ислама в Синьцзяне. В обоих случаях Турция и Китай быстро возобновили сотрудничество.

Война в Афганистане, начатая США в октябре 2001 года в ответ на террористические атаки 11 сентября, открыла две новые группы проблем для стратегии Китая в продвижении на Запад: присутствие американских войск прямо на границе с Китаем и новые возможности для уйгурских боевиков, имеющих связи с «Аль-Каидой» и «Талибаном» для перемещения между СУАР, Пакистаном и Афганистаном. Вместе с другими повстанческими группами из, например, Узбекистана, Минданао (Филиппины) и Чечни, которые присоединились к различным вариантам политического ислама, уйгурские группировки организовали в Афганистане и Пакистане учебные лагеря и базы вблизи границы с Синьцзяном, откуда они вербовали новых рекрутов.

В то время как американские войска участвовали в борьбе с джихадистами (общим врагом США и Китая, что, конечно, выгодно Китаю) Пекин опасался, что американцы, прибыв в Афганистан, останутся там навсегда. В частности, Китай обеспокоен тем, что США создадут постоянные военные базы непосредственно на западной границе Китая и, таким образом, на практике окружат Китай своими военным базами. По этой причине Китай не участвовал в войне в Афганистане и, в частности, воздерживался от помощи США в обустройстве на афганской территории. Китай не вмешивался в конфликт в Афганистане, чтобы не выглядеть как активный сторонник одного из его участников.

В течение многих лет Китай избегал прямого участия в конфликте в Афганистане, ограничиваясь поддержанием безопасности своих границ, чтобы избежать проникновения «негативных проявлений» из Афганистана и Пакистана в СУАР. Слабой стороной этого подхода было то, что практически невозможно было превратить СУАР в ворота для Китая в Центральную Азию. Когда в своей речи в Вест-Пойнте о новой стратегии в Афганистане 1 декабря 2009 года президент Барак Обама объявил как о наращивании численности американских боевых войск до 100 000 человек, так и о стратегии выхода США, начиная с 2011 года, Китай изменил свою интерпретацию ситуации в Афганистане. Идея Б.Обамы о том, что прирост численности сил должен позволить Соединенным Штатам покинуть поле битвы, вызвала у Китая как опасения, так и надежду. Это привело бы к тому, что раздираемый войной Афганистан станет гнездом транснациональных джихадистских сетей, которые будут обрабатываться региональными державами, в том числе Китаем, что увеличит риск распространения боевых действий в СУАР. В этот момент китайское правительство начало пересматривать свою позицию и разрабатывать стратегию, которая намного больше вовлекала бы его в попытки стабилизировать ситуацию в Афганистане и проблемных районах Пакистана, граничащих с СУАР. Повышение стабильности в Южной Азии убило бы сразу двух зайцев одним выстрелом: укрепление развития и контроля в Синьцзяне также превратило бы его в ворота для экономической и политической экспансии Китая в Центральную Азию.

Таким образом, несмотря на то, что турецко-китайские отношения основаны на стратегическом партнерстве, реализуя свою прагматичную политику Турция использует «Синьцзянский кейс» для манипулирования мнением лиц, принимающих решения в КНР. На современном этапе Турция обязалась впредь воздерживаться от любого вмешательства в Синьцзян. Повторим, что в течение многих лет Китай избегал прямого участия в конфликте в Афганистане, ограничиваясь поддержанием безопасности своих границ. Однако реализация китайской инициативы «Один пояс, один» путь требует большего вовлечения Пекина во внутренние дела Афганистана.

Р.Кузнецов

04.08.2018

Источник: ИБВ