Соседствующие с Афганистаном государства Центральной Азии в целом прагматично отреагировали на приход в августе 2021 года к власти в стране движения «Талибан» (запрещено в РФ). Для них экономическое сотрудничество и стабилизация гуманитарных и политических условий в Афганистане находятся в списке приоритетных направлений региональной политики.

Согласно официальному дискурсу, исламизм «Талибана» не бросает вызов укоренившемуся секуляризму в Центральной Азии. Однако в региональных социальных сетях исламский эмират талибов изображается как политическая контрмодель, более позитивно воспринимаемая в странах с большей дискурсивной свободой, а также в тех, правительства которых более открыто противостоят движению. Это свидетельствует о тенденции к формированию исламистской идентичности, которую будет трудно остановить с помощью цензуры и репрессий.

Скорость, с которой «Талибан» захватил Афганистан в августе 2021 года, стала неожиданностью для соседних государств. Туркменистан, Кыргызстан и Узбекистан раньше поддерживали контакты с талибами, но ограничивались лишь представителями внешнеполитического крыла движения. Очевидно, они не имели более детальных знаний о его военной стратегии и внутренней структуре, чем западные игроки, присутствовавшие в Афганистане. Тем не менее, правительства светских государств Центральной Азии поразительно быстро сделали прагматизм приоритетом в своих отношениях с фактически исламистским режимом «Талибана». Только Таджикистан подчеркнуто заявил о потенциальной угрозе нападения на свою территорию боевиков движения и предпринял усилия по укреплению своего военного потенциала – в основном с помощью России. Для двух других соседей, Узбекистана и Туркменистана, такое восприятие угрозы играет второстепенную роль. В Кыргызстане «Талибан» не воспринимается как непосредственная угроза, а Казахстан исключил движение из списка террористических организаций в конце 2023 года.

В частности, Узбекистан, Туркменистан и Казахстан имеют выраженные экономические интересы в Афганистане. Прежде всего они связаны с торговлей и развитием инфраструктуры для транспортировки товаров и энергетики в Афганистан и транзитом через его территорию. В частности, для Узбекистана и Туркменистана актуальными проектами являются расширение железнодорожной линии Мазари-Шариф-Кабул-Пешавар, узбекско-афганской электросети и строительство так называемого газопровода ТАПИ из Туркменистана в Пакистан. При этом правительства обеих стран пришли к договоренности с талибами, что сотрудничество предполагает нерушимость соответствующих национальных границ. И Ташкент, и Ашхабад верят, что «Талибан» сдержит свои обязательства и предотвратит возможное распространение с территории Афганистана экстремистской угрозы, будь то из собственных рядов или со стороны конкурирующих террористических группировок. Тем не менее, в качестве меры предосторожности оба соседних государства дополнили соглашение с талибами положениями по обеспечению безопасности границ, продемонстрировав оборонительную готовность сдерживать «Талибан» в случае нарушения им обязательств.

Угроза, исходящая от региональных террористических группировок, особенно значима для светских государств Центральной Азии, у которых сложные отношения с исламом, хотя данная религия является неотъемлемым компонентом национальных культур в регионе, а «мусульманские» ценности и моральные концепции защищаются как основополагающие элементы социальной сплоченности – даже и особенно в отношении либерально-универсалистских норм. Но правительства Центральной Азии столкнулись с игроками, которые хотят придать больший вес религиозным концепциям закона и порядка. Экстремистские группировки и движения, особенно в Узбекистане и Таджикистане (оба непосредственные соседи Афганистана), уже боролись за установление исламистских режимов в прошлом, частично мирными средствами, частично прибегая к насилию. Правительством обоих государств удалось вытеснить исламистов или нейтрализовать их путем жесткого контроля и репрессий, лишив тем самым земли. Как следствие, их адепты стали массово присоединяться к экстремистским организациям за рубежом – первому «Исламскому эмирату» талибов (1996–2001 гг.) или «Исламскому государству» (ИГ, запрещено в РФ) в Сирии и Ираке (2013–2017 гг.). Для иллюстрации: число боевиков из Центральной Азии в рядах ИГ оценивается как минимум в 5000 человек, большинство из которых прибыли из Таджикистана и Узбекистана.

Очистив религиозное поле от конкурентов-исламистов, авторитарные правители Узбекистана и Таджикистана по сути получили неоспоримую власть в интерпретации религиозных вопросов. Если в Узбекистане этот процесс начался еще в 1990-е годы с изгнания «Исламского движения Узбекистана» (ИДУ, запрещено в РФ), то в Таджикистане государству удалось добиться господства в сфере религии только в 2015 году с запретом Партии исламского возрождения Таджикистана. С тех пор и в Таджикистане, и Узбекистане консервативный ханафитский ислам, совместимый со светскими принципами и культивируемый светскими и религиозными элитами постсоветской Центральной Азии, стал частью неофициальной государственной доктрины.

Отсылка к исторической и культурной общности во внешнеполитическом дискурсе Узбекистана подкрепляет прагматический интерес руководства страны к взаимодействию с движением «Талибан». Большое значение придается мусульманским правовым традициям и основным религиозным убеждениям, которые являются общими для мусульман-суннитов Центральной Азии и подавляющего большинства талибов. Фактически, рассматриваемые правовые традиции восходят к ветви Матуридия ханафитского мазхаба. Это направление зародилось в Самарканде (на территории современного Узбекистана) в X веке и оказало решающее влияние на религиозную науку Центральной Азии. В целом, религиозный пуризм «Талибана» не чужд местному мусульманскому истеблишменту: некоторые реформистские течения ислама закрепились в Центральной Азии еще в советское время. Позже они способствовали распространению неосалафитских учений. Однако продвигаемые «Талибаном» радикальные идеи не возобладали в Центральной Азии ввиду того, что большая часть местного мусульманского духовенства культивирует принципы умеренности и терпимости.

Несмотря на консолидированный секуляризм государственных элит Центральной Азии, отношения с «Талибаном» не вызывают сильных противоречий ввиду религиозных и культурных общностей. Предоставляя политикам аргументы в пользу признания режима талибов, местное духовенство также ссылается на историко-культурные связи. Речи авторитетных религиозных деятелей нередко демонстрируют, что они не считают свою роль второстепенной по отношению к государству. На самом деле, они нередко выходят за рамки того, что транслируется в официальных заявлениях об отношении к «Талибану». Популярные узбекские проповедники сравнивают талибов с басмачами – мусульманскими партизанами, сражавшимися против большевиков после их завоевания Средней Азии. В целом религиозные лекции следуют знакомому сюжету: как и басмачи, талибы превыше всего хотели одного – освободить страну от оккупационных держав. Афганский народ встал на сторону «Талибана» потому, что ненавидел поддерживаемое Западом коррумпированное правительство. Со слов проповедников, в отличие от террористической организации «Исламское государство» (ИГ, запрещено в РФ) талибы стремились к установлению порядка на подконтрольных им территориях и уважали территориальную целостность соседних государств. Поэтому приход к власти в Афганистане «Талибана», с их точки зрения, следует приветствовать безоговорочно. 

Позитивная оценка «Талибана» внешнеполитическими элитами и положительный имидж группировки, создаваемый религиозными властями Узбекистана, находят свое отражение в социальных сетях. В комментариях и дискуссионных постах позитивный образ талибов порой даже усиливается. Политика реформ в Узбекистане позволила открыть медиа-пространство и создать относительно свободную дискуссионную площадку. Например, анализ комментариев к статьям и видеороликам на популярных новостных каналах с мая 2021 года по январь 2023 года демонстрирует, что многие узбекские интернет-пользователи не только приветствуют приход к власти талибов, но даже видят в них образец для подражания. Нередко в дискуссиях на просторах социальных сетей прослеживается лейтмотив о борьбе Запада (особенно США) с мусульманами, популярный не только в исламистских кругах. Согласно подобным суждениям, целью Запада является усиление раскола между мусульманами и, как следствие, ослабление ислама. В этих суждениях, связанных с эсхатолого-апокалиптическими традициями ислама, захват власти талибами выглядит важной победой. Их сравнение с басмачами также неоднократно приводится в комментариях в социальных сетях, а их борьба против советской власти интерпретируется как часть всеобщего противостояния мусульман и немусульман.

Еще одна повторяющаяся тема в социальных сетях – законы шариата. Здесь пользователи обсуждают строгий дресс-код для женщин, введенный «Талибаном», запрет на употребление наркотиков и других стимуляторов, запрет музыки и танцев, а также телесные наказания за нарушение установленных талибами правовых норм. Хотя закрытие женского тела в основном пропагандируют пользователи-мужчины и, как правило, подвергаются критике со стороны женщин, такая предвзятость не проявляется в комментариях, касающихся других законов «Талибана». Многие интернет-пользователи считают драконовские наказания и публичную демонстрацию смертной казни эффективными инструментами в борьбе с преступностью и коррупцией, которые следует применять и в Узбекистане.

Комментарии таджикских интернет-пользователей по поводу внутренней политики талибов также свидетельствуют об одобрении их курса. Данная тенденция особенно примечательна, поскольку руководство Таджикистана заняло конфронтационную позицию по отношению к «Талибану», которая активно распространяется государственными СМИ. В них пуштунские моджахеды стереотипно описываются как враги таджиков, в отношении  которых требуется максимальная бдительность. Несмотря на то, что многие комментаторы данную идею поддерживают, «исламофобия» режима президента Рахмона подвергается широкой критике, а негативные репортажи о движении талибов воспринимаются как пропаганда «неверных». Подобные оценки указывают на разрыв между настроениями в правительстве и среди населения. Это приводит к осторожному выводу о том, что число сторонников исламизма может быть больше, чем предполагают проанализированные комментарии в социальных сетях.

Официальная позиция Таджикистана по поводу деятельности афганского движения «Талибан» главным образом обусловлена политикой по предотвращению радикализации населения. Среди инструментов противодействия можно выделить контроль и строгую цензуру в СМИ, открытое выражение оппозицию талибам, а также меры по этническому и национальному сплочению населения Таджикистана. Государственная пропаганда является исключительным случаем в регионе как с точки зрения единообразия, так и последовательности. В Кыргызстане и Казахстане опасаются не столько самого «Талибана», сколько спящих экстремистских ячеек, который он потенциально может укрывать или оказывать им поддержку.

Население Узбекистана также опасается жесткого исламистского подполья, которое может вновь возродиться на фоне подъема «Талибана» и, что самое тревожное, привлечь в свои ряды сторонников террористической организации «Исламское государство». Ее региональное ответвление, известное под названием «ИГ-Хорасан» (запрещено в РФ), смогло значительно расширить подрывную деятельность в районе Гиндукуше после вывода войск НАТО из Афганистана. В отличие от «Талибана», группировка также держит в поле зрения соседние государства Центральной Азии. В частности, «ИГ-Хорасан» пытается вербовать боевиков из радикализированных слоев населения Узбекистана, используя пропаганду, эксплуатирующую антагонизм между «Талибаном» и «Исламским движением Узбекистана», присягнувшим на верность ИГ в 2015 году. Взаимодействие между талибами и светским режимом в Ташкенте также используется «ИГ-Хорасан» для привлечения узбеков к борьбе с «Талибаном».

Растущая обеспокоенность Таджикистана усилением угрозы со стороны афганских экстремистских группировок может в итоге склонить Душанбе к активизации регионального сотрудничества, в том числе и с нынешним правительством Афганистана.  Напряженная обстановка у границ вынуждает Таджикистан искать дополнительных партнеров в сфере противодействия терроризму. Так, Россия, выстраивающая сдержанные взаимоотношения с руководством талибов в интересах региональной безопасности и имеющая военную базу в Таджикистане, призвала Душанбе разрешить споры с движением взаимоприемлемым способом после того, как «Талибан» повторно захватил власть в Афганистане в 2021 году. Душанбе также поддерживает военное сотрудничество с Китаем, однако и Пекин продолжает наращивать контакты с талибами с 2021 года.

Правительства государств Центральной Азии стремятся ограничить распространение пропаганды радикальных группировок, используя силовые и образовательные подходы. Повышая боевую готовность и обеспечивая безопасность границ своих стран, они хотят предотвратить проникновение исламистов на территорию Центральной Азии. Ограничительная политика в отношении беженцев, проводимая соседями Афганистана, не в последнюю очередь обусловлена опасениями по поводу проникновения в регион экстремистских элементов. Контроль над религиозной сферой в государствах Центральной Азии также стал более жестким с тех пор, как к власти в Афганистане пришли талибы. Хотя их правительства в некоторой степени настаивают на установлении сотрудничества с афганскими талибами, напряженность в регионе не стихает, особенно из-за перманентной неспособности «Талибана» контролировать группировки боевиков, действующие на его границах и создающие прямую угрозу безопасности соседних стран. С августа 2021 года региональные СМИ стали публиковать больше сообщений о рейдах и арестах в исламистской среде – особенно в Кыргызстане и Узбекистане. Однако прежде всего правительства государств Центральной Азии используют гуманитарные и образовательные инструменты как средство предотвращения «талибанизации» населения. Государственные и религиозные учреждения стремятся объединить ресурсы, например, путем проведения образовательных программ, призванных привить населению «иммунитет» против экстремистских идей. Представителям духовенства поручено проводить просветительские беседы с посетителями мечетей и предупреждать верующих об опасностях, исходящих от экстремизма и терроризма. В Узбекистане имамам помогают дополнительные сотрудники духовного управления. Под девизом «просвещение против невежества» специалистам поручено приобщать людей к «истинному исламу» и защищать их от угрозы экстремистской идеологической обработки.

Приверженцы радикальных убеждений, конечно, не поддадутся таким образовательным мерам. Тем не менее, инициативы, основанные на принципах диалога, по-прежнему полезны, и не только потому, что они позволяют контролировать ситуацию. В долгосрочной перспективе эти подходы должны оказаться более эффективными в предотвращении насилия, инспирированного исламистами, чем жесткая цензура и репрессии, которые в ряде ситуаций загоняют даже умеренных верующих в подполье. Выраженный интерес к «Талибану» в социальных сетях свидетельствуют о тенденции к формированию исламистской идентичности в Центральной Азии. Хотя эта тенденция может кому-то не нравиться, проведение репрессивной религиозной политики вряд ли остановит ее, а просто сделает более скрытой.

Лариса Шашок, научный сотрудник Центра центральноазиатских исследований Института Китая и современной Азии РАН

Источник: