Генерал-лейтенант Владимир Терещенко прошел путь от командира взвода до заместителя командующего Сухопутных войск Украины – командующего Ракетными войсками и артиллерией ВСУ (1996-2000 гг) и заместителя министра обороны (2005-2007 гг). Также возглавлял Главное управление стратегии военно-технической политики Государственной комиссии по вопросам ОПК и был заведующим сектором аппарата Национального центра по вопросам евроатлантической интеграции Украины. Считается одним из самых компетентных экспертов по вопросам техники и вооружений. О целесообразности военных действий в Дебальцево и донецком аэропорту, том, чем война отличается от АТО, и вооружении украинской армии, — в интервью военного «Обозревателю».
— Владимир Иванович, располагаете ли вы сведениями, на чьей стороне сегодня превосходство в технике, вооружении, живой силе — на стороне украинских войск или террористов?
— Когда вы сказали «или террористов», хочется сказать «или российских войск». К большому сожалению, мы четко понимаем, что, несмотря на то, что Россия заявляет, будто на территории Украины ее армии нет, тем не менее, российские военные под видом добровольцев присутствуют на Донбассе. Их немало – несколько тысяч, и работают они в составе штатных подразделений. Мы не можем не понимать, что в вооруженный конфликт втягиваются ВС РФ, а это на сегодня пятая по численности и вторая по боевой мощи армия мира.
Армия РФ насчитывает 1 млн 200 тыс. человек, из них примерно тысяч 300-350 могут быть задействованы в боях сухопутных группировок, и это представляет большую опасность.
Вооружение у нас с Россией сходное, ничего такого сверхъестественного у них нет. Правда, российское оружие все модернизировано и боеспособно, то есть приведено в рабочее состояние. У нас же стоят тысячи танков, нормальных, в принципе, танков, но они не боеготовы, потому что, простояв 20-30 лет, все резино-технические изделия, электроника и многое другое вышли из строя. Отремонтировать их сегодня и привести в боеготовое состояние не представляется возможным: у нас нет ни финансовых ресурсов, ни ремонтных возможностей, прежде всего, из-за отсутствия запасных частей и комплектующих.
— Но в концерн «Укроборонпром» входит более 160 предприятий ВПК, ни на одном из них нельзя произвести ремонт?
— Да, у нас есть Харьковский танковый завод, но если посмотреть его историю, то во времена Советского Союза он процентов на 50 зависел от поставок комплектующих из России. Та же броня или основа танка — башня — сделаны из стали, которая в Украине не выпускалась. На сегодняшний день даже утилизировать эти танки мы не можем, так как у нас нет тех мощностей и литейного производства, которые могли бы утилизировать такую сложную броню, требующую очень высоких температур плавления.
То, что есть у нас на вооружении, оставшемся после распада СССР, по количеству адекватно возможностям России выставить против Украины. Но, к сожалению, оно в большинстве своем небоеспособно.
В свое время в Министерстве обороны было принято решение всю сверхштатную военную технику – бронетанковую, артиллерийскую, тысячи излишков автомобилей – поставить на ремонтные заводы, на базы хранения вооружений. Однако в итоге они оказались небоеспособны не только по причине того, что устарели, а потому, что разграблены из-за преступного попустительства руководства предприятий. Поэтому по списку у нас числятся тысячи единиц серьезного вооружения, а привести его в боевое состояние не представляется возможным.
Украина за последние 20 лет из громадной армии, которая у нее была, не сумела сохранить вооружение, необходимое для создания новых ВСУ. На каком-то этапе мнение, что вооружение в ВСУ старое, и его нужно утилизировать или продать, превзошло уровень оборонной достаточности. Есть простая истина: если вооружение и боеприпасы старые и других нет, значит, его утилизировать нельзя, а надо оставить. И если в мирное время его применять нельзя по причине безопасности, то в военное время, поскольку других нет, такие боеприпасы применяются.
Мы этим, к сожалению, пренебрегли. У нас стоят сотни самолетов, которые не могут пойти на взлет, практически вся техника требует даже не модернизации, а элементарно приведения в рабочее состояние. Те же комплекты ЗИП вооружений, как индивидуальные, так и групповые, в большинстве своем разукомплектованы, частично разграблены, а чаще всего проданы иностранным покупателям. Эти ошибки сегодня поправить уже невозможно.
Опрометчивое решение руководства военного ведомства быть зависимым от вооружений одного государства, даже того, которое в предвоенное время кажется нам дружественным, стало тяжелым уроком. Нельзя складывать яйца в одну корзину. Военно-техническое сотрудничество необходимо вести с разными странами, чтобы в случае необходимости один образец вооружения можно было бы заменить другим.
— А сейчас, в режиме войны, что-нибудь делается, чтобы исправить ситуацию?
— Дело в том, что украинская армия практически не имеет вооружений, которые произведены в Украине. Да, в Луганске производились танковые выстрелы, в Харькове танки Т-64, но большая часть комплектующих этих вооружений поставлялись из союзных республик и, прежде всего, из России.
Предприятия украинского ОПК в большинстве своем производили только комплектующие различных вооружений. Исходя из этого, возможности ОПК Украины по производству вооружений, модернизации и даже ремонту весьма ограничены.
Что же касается сути поставленного вами вопроса, — уверен, что делается. Но, вероятнее всего, эта тема не для публичного обсуждения. Переход экономики на военные рельсы – это и есть ответ. Хотя двадцатилетие безропотной веры в непогрешимость северного соседа и неоправданная вера в гарантии безопасности западных стран сыграли с Украиной злую шутку. Мы оказались и без армии, и без должного экономического потенциала.
— Каждый раз после обстрела мирных городов на Донбассе стороны конфликта обвиняют в них друг друга. Можно ли по остаткам боеприпасов определить, кому они принадлежали, и кто стрелял?
— Если взять, например, ракету «Точка-У», то на ней есть маркировка, по которой можно определить не только производителя, но и куда она была отправлена и где хранилась до последнего времени. На боеприпасах указаны только год производства и завод-изготовитель, принадлежность эксплуатации определить нельзя.
А вот откуда произведены выстрелы, как правило, разобраться, можно. Для этого существует и лабораторный способ, но чаще снаряды, падающие на землю, оставляют такие следы, по которым специалисты безусловно определяют, откуда снаряд прилетел. Более того, угол падения снаряда позволяет найти не только направление, а и расстояние, с какого он был выпущен.
Снаряды пушечные и гаубичные, не имеющие реактивного двигателя и хвостового оперения, после взрыва «материального» следа не оставляют, а реактивные, углубляясь в грунт, указывают на направление, откуда был произведен выстрел. Но такие доказательства срабатывают только тогда, когда стороны конфликта желают найти истину. В условиях конфликта на Донбассе любые, самые научно подтвержденные доказательства не просто берутся под сомнение, а напрочь отвергаются стороной агрессора.
Но на практике бывает по-разному. Мы до сих пор не смогли разобраться, кто сбил малазийский Boeing над территорией Донецкой области, и причина в том, что на место его падения (боевиками — авт.) вовремя не были допущены специалисты, а обломки самолета были разграблены. Если бы экспертам не чинились препятствия для изучения места аварии, разобраться бы не составило труда.
— По вашему мнению, насколько грамотно осуществляется руководство антитеррористической операцией?
— На этот вопрос лучше ответил бы тот, кто это руководство представляет. Для меня, как для человека военного, в том, как оно осуществляется, вопросов больше, чем ответов.
Первое, что мне хотелось бы знать: что из себя представляет блокпост? В каком военном уставе, в какой теории военного искусства разработана тактика ведения войны блокпостами? Почти год прошел с тех пор, как началась эта война, а ответа на этот вопрос я не узнал.
В военном понимании есть взводный опорный пункт: это взвод, состоящий из 20-30 человек и определенного количества танков или БМП. Есть еще ротный опорный пункт, есть батальонный район обороны, есть полоса обороны полка или бригады. В эти структуры могут передаваться средства усиления. Любому общевойсковому подразделению можно придать артиллерию, саперов, десантников. Но что можно придать блокпосту, и в какой роли на блокпосту является общевойсковой командир, который отвечает за выполнение задач в какой-то полосе обороны?
Думаю, что военные, которые сегодня там командуют, вряд ли ответят на этот вопрос. Следовательно, все, чему когда-то учились в военных училищах, институтах и академиях, не может быть применено практически в этой системе обороны и боевых действий, которые сегодня стали реальностью вооруженных сил.
Вероятней всего, в антитеррористической операции как таковой, когда надо блокировать группировку террористов, использование блокпостов вполне уместно. Но когда мы практически ведем войну, а называем ее АТО, и не ведем боевые действия методом войны, то тут изначально заложена ошибка, которая рано или поздно оказывается трагической. На мой взгляд, желание на основе теории антитеррористической операции вести боевые действия в условиях войны оказалось ошибочным. Войну надо вести так, как расписано во всех современных боевых уставах.
Я не могу обвинять тех, кто сегодня возглавляет ВСУ, Генеральный штаб, работает в войсках. Говорят, что научиться воевать — все равно, что научиться плавать, к сожалению, нужно оказаться в этой среде. Но учиться воевать надо, опираясь на знания, полученные в учебных заведениях и подкрепленные практикой в конфликтных ситуациях. И не надо изобретать велосипед.
Если посмотреть на тот же Ирак с позиции США, то там была запланированная операция, нанесение ракетно-воздушных ударов, уничтожение артиллерии и средств ПВО, а потом – наступательная операция и занятие территории. А ведь иракская армия, по сравнению с американской, воевавшей там, была практически одинаковой по количеству войск. У иракцев были тысячи танков и тысячи самолетов, но за две недели боевых действий такими же самыми силами, но правильно спланированными и правильно используемыми, американцы уничтожили всё и вся: со стороны Ирака погибло 100 тыс. человек, США в это время потеряли 150 человек.
Это называется военная операция, проведенная соответствующими штабами и исполненная соответствующими войсками.
Практически то же самое происходило в Кувейте: 10 тыс. человек погибло со стороны иракцев и 120 человек со стороны США. Вся операция длилась буквально несколько дней.
В Украине же мы не видели ни одной плановой операции. Все боевые действия носят спонтанный характер, по крайней мере, из той информации, которая предоставляется общественности, можно сделать именно такой вывод.
Как бывший командующий ракетными войсками и артиллерией, приведу такой маленький пример: в артиллерии есть свои законы, ломать которые – значит разрушать целостную систему. Любую артиллерийскую батарею, даже противотанковую, нежелательно делить пополам. Нельзя один из огневых взводов, входящих в состав батареи, направить на левый фланг, а второй – на правый, потому что сама система управления построена так, что отдельно взвод не может в полной мере самостоятельно вести боевые действия.
Сейчас же мы сплошь и рядом наблюдаем случаи, когда батареи разбивают пополам.
С другой стороны, любой артиллерийский дивизион – реактивный, гаубичный, самоходный – состоит из трех батарей. Но ни в одной из батарей нет своей кухни, нет средств подвоза боеприпасов. Все это есть в дивизионе, и разрывать его нельзя, дивизион должен воевать на одном направлении. То же самое касается бригады или полка, так как средства подвоза боеприпасов, все ремонтные средства, обеспечение питанием находятся в полку или в бригаде. Раздать их более мелким подразделениям не представляется возможным и не является целесообразным.— Если это прописные истины военной науки, зачем же все делается наоборот?
— Может, я и не вправе говорить это в эфир, но, возможно, я буду услышан артиллеристами. В результате того, что артиллерийские подразделения разорвали и раздали в подчинение общевойсковым командирам уровня взвода или роты, то в силу их недостаточного опыта, артвооружение в большинстве случаев применяется неэффективно и нелогично.
Например, в случае, когда стреляет пулемет, нет необходимости вызывать огонь артиллерийской батареи и выпускать туда 20-30-50 снарядов, когда есть возможность поразить его другими, менее дорогостоящими и менее уязвимыми средствами. Ведь сегодня очень большой процент украинской артиллерии вышел из строя по причине того, что закончился ресурс ствола; современная артиллерия – это 1,5-2 тысячи выстрелов. Звучит 2 тысячи – вроде как много, а выстреливается за один месяц, после чего орудие следует возвращать на ремонтную базу для замены ствола. Но где взять этот ствол, если Украина никогда не производила артиллерийские системы, а Россия нам сейчас их не даст.
Таким образом, мы на износ прорабатываем артиллерию, и я ощущаю, что, в том числе и в Дебальцево, артиллерия вряд ли до конца выполнила свой долг с наибольшей эффективностью по причине ее реального технического состояния, часто нерационального ее использования, которое велось без понимания того, что воевать придется не один день и не одну неделю, а возможность восполнить ресурс может не представиться.
В этом плане мы пока проигрываем, и мне даже трудно сказать, учимся ли мы на тех котлах, на тех боевых действиях, в которых участвуем, или нет.
— Если говорить о котлах, как по-вашему, надо ли было сдавать Дебальцево?
— Конкретно ответить на этот вопрос я не берусь. Единственное, что могу сказать, с позиции политической целесообразности, Дебальцево выгодно было держать в зоне контроля украинских войск. Это был второй «Сталинград» после донецкого аэропорта и хороший моральный стимул для всех остальных войск.
С позиции военной стратегии, мне трудно сказать, но я думаю, что ликвидировав этот плацдарм, мы ничего не потеряли, а просто выровняли линию фронта, сократили его периметр. Это означает, что у нас появилась возможность расположить войска более плотно и повысить плотность оборонительной линии.
Мы называли Дебальцево плацдармом, но плацдарм удерживается, как правило, с какой-то перспективой – для наступления, взятия дальнейших рубежей. Мы не можем сохранять его просто так. Удерживать его долго из сугубо политических соображений не стоит. На мой взгляд, пока велись переговоры в Минске, целесообразность такая была. Однако после достижения договоренностей обстрелы украинских позиций не прекратились, погибали и мирные люди, и военные, поэтому пришлось командованию принимать решение и плацдарм либо усиливать, либо отдавать его, и таким образом выравнивать линию обороны. С позиции военной тактики и стратегии, я не вижу ничего ошибочного в том, что украинские войска оставили Дебальцево.
— А донецкий аэропорт?
— Все то, что я сказал о Дебальцево, касается и донецкого аэропорта. Как «Сталинград» наших военных действий он был очень эффективен и свою функцию выполнил. Это хороший пример героизма.
Погибать же бойцам ради удержания клочка земли, который ничего из себя уже не представляет и аэропортом не является, не имело смысла.
Военное решение всегда должно нести за собой ответ на вопрос «а что дальше?». При отступлении в перспективе должен быть план перегруппировки, усиления других участков и так далее.
Единственное, от чего остается нехороший привкус, — от проходившей там операции по освобождению территорий возле аэропорта, которой руководил начальник Генштаба, и в результате которой были заблудившиеся и попавшие в плен. Такую операцию как донецкий аэропорт не должен планировать Генеральный штаб, это частная операция, которая должна планироваться теми штабами, которые находятся непосредственно в месте дислокации и хорошо знают и свое состояние, и состояние противника. Присутствие при этом высокого старшего начальника часто способствует тому, что непосредственные командиры не решаются взять на себя всю полноту ответственности.
— В интернете можно увидеть много видеозаписей, когда по территории Донецкой и Луганской областей идут колонны российской техники. При их просмотре всегда возникает вопрос: почему это все не было уничтожено сразу же при пересечении российско-украинской границы?
— Препятствие поступлению военной техники и вооружения – одно из главных условий успешного ведения боевых действий. Но уничтожать колонны российской техники сразу же после пересечения ими российско-украинской границы не всегда представляется возможным. Все зависит от того, на каком расстоянии от украинских позиций следует колонна, поскольку наша артиллерия может поражать цели вглубь территории противника на 15 км, в редких случаях — на 25 км. Поражать российскую технику ракетами тоже проблематично, поскольку их у нас мало.
— Вы, как военный, что скажете об участии в боевых действиях добровольческих батальонов?
— Сегодня сложилось мнение, что лучше всего воюют добровольческие батальоны. В то же время, нам говорят, что добровольческие батальоны не имеют тяжелого вооружения – у них нет артиллерии, нет танков, нет БМП, они ездят на машинах гражданского образца, усиленных бронированными листами. При этом воюют они весьма успешно. Тот же полк «Азов» совсем недавно на мариупольском направлении отбросил противника на 20 км.
Но с добровольческими батальонами есть одна проблема: учитывая, что у них нет единого подчинения, они принимают самостоятельные решения. Особенно это касается критических случаев. Эти решения оказываются не всегда правильными в общих интересах группировки войск на каком-то направлении.
До настоящего времени остается несколько батальонов, вообще которые не подчинены ни Минобороны, ни МВД, а отсутствие единого руководства, хотим мы этого или не хотим, наносит ущерб всей системе управления. Я думаю, что это не лучший вариант, когда на фронте воюют разрозненные подразделения и части, подчиненные разным ведомствам.
Не случайно сегодня 17 батальонов, в том числе «Правый сектор», «Донбасс» и другие создают свой параллельный Генштаб. При этом они заявляют, что не собираются быть против Генерального штаба ВСУ. С другой стороны, им недостаточно решений Генштаба, и они видят необходимость создания своего центра, чтобы внутри себя иметь более тесные взаимодействия, так как отсутствие единого управления приводит к тому, что они терпят поражения там, где их можно было бы избежать.
И есть еще одна коллизия, касающаяся снабжения добровольческих батальонов и снабжения ВСУ: по информации, которая представляется общественности, снабжение ВСУ выглядят слабее снабжения добровольцев, которые практически полностью обеспечиваются волонтерами. Волонтеры, конечно, помогают и в обеспечении регулярных украинских частей, но это вообще позор для армии, так как вооруженные силы страны должны обеспечиваться исключительно государством.
— Что вы думаете о том, стоит ли вводить в Украине военное положение?
— Для реализации военного положения должны быть готовы очень многие институты в нашем государстве. Военное положение требует от института власти принятия очень жестких, часто непопулярных решений. Должно быть готово и общество, понимая, что военное положение – это вынужденная мера защиты государства, и надо перебороть в себе желание опротестовывать те ограничения, которые будут вводиться для спасения ситуации.
В обязательном порядке подлежит пересмотру институт и самих вооруженных сил, а еще больше – военной промышленности, так как переход на военные рельсы это не просто громкая фраза. Здесь необходимо провести мониторинг того, что заложено было в мирное время на каждом предприятии для работы в случае военного положения. Нельзя перейти конфетной фабрике на производство порохов, если это не было предусмотрено в мирное время. Нельзя производителю мотоциклов перейти на выпуск танков, если это не запрограммировано изначально.
Боюсь, что с вводом военного положения могут возникнуть очень большие проблемы. И отсутствие уверенности в том, что все эти институты государства сработают как единое целое, и вся страна мобилизуется на отражение врага, заставляют подходить очень осторожно к решению этого вопроса.
У меня нет достаточной информации, чтобы сказать, какой из институтов готов, а какой нет, но я вижу, что власть в Украине не очень торопится вводить ВП. Наверное, руководством сейчас производится соответствующий анализ. Ведь если ошибиться и ввести военное положение, которое по своей сути не окажется действенным, то это будет еще хуже, чем не вводить его.
Нам просто надо уяснить, что АТО – это просто название, а суть всей операции должна быть военной. Номинально военную операцию у нас возглавляет первый заместитель СБУ, но мы понимаем, что возглавлять ее должен Генеральный штаб и в полном объеме за нее отвечать.
При введении ВП создается структура ставки Верховного главнокомандующего под началом президента, и сегодня создание соответствующего отдела при СНБО, возглавляемого президентом, это, в общем-то, и есть та маленькая ставка, которая в отсутствие военного положения функционирует под АТО.
— В одном из высказываний, которые ему приписывают, Путин заявил, что он может украинскую армию уничтожить за 72 часа (такой тезис недавно выдвигал один из американских экспертов). Насколько эта угроза реалистична?
— Это эмоциональное высказывание, имеющее своей целью психологическое давление.
В то же время, учитывая заявления о «радиоактивной пыли», то, безусловно, иметь дело со страной, обладающей ядерным арсеналом вторым по мощности после США — очень сложно. В мире есть неписанные правила: ядерное государство не может воевать со странами, которые ядерным оружием не обладают. Попытка угрозы применения ядерного оружия ставит в неравные условия армии Украины и России.
Хотя, надо сказать, что по количеству жителей – 50 млн к 140 млн — Украина оборонительную войну может вести успешно, так как оборона считается возможной при соотношении численности обороняющихся в пропорции 1:3. Но с учетом наличия у противника ядерного оружия, обороняющийся должен соответственно выстраивать свою линию обороны, а это вызывает и большие материальные затраты и сопротивление психологическому давлению. Это все изначально ставит противоборствующие стороны в неравные условия.
Думаю, несмотря на угрозы со стороны России, мировое сообщество не допустит, чтобы безнаказанно было применено ядерное оружие, а без него ни о каких трех днях или о трех месяцах времени на захват Украины, речь идти не может. Украинские военные уже продемонстрировали и в донецком аэропорту, и в районе Песок, и в Дебальцево, что способны на серьезное сопротивление.
Есть еще один момент, о котором надо сказать: до настоящего времени Россия еще не использовала авиацию. Попытки Украины применить авиацию закончились несколькими сбитыми самолетами и вертолетами. На сегодня средства ПВО, которые Россия поставила в Донецкую область, имеют превосходство над возможностями нашей авиации по нанесению ударов. В Украине также современных боеготовых средств ПВО достаточно, и в случае применения противником авиации, мы готовы уничтожить сотни вражеских самолетов. Понятно, что такие жертвы в планы России не входят, а без ракетно-воздушной операции завладеть такой страной как Украина невозможно.
Хочу также надеяться, что и само население Российской Федерации не допустит широкомасштабных боевых действий с Украиной, так как многие россияне не считают Украину своим врагом и не могут понять, в чем заключается причина разгоревшегося конфликта. Поэтому Путин называет происходящее гражданской войной в Украине, в которой он поддерживает русскоязычное население. Хотя, если сосчитать русскоязычных, которые воюют в составе ВСУ, то их будет не меньше, чем русскоязычных на Донбассе.
— Вы считаете, что российское население не готово воевать с Украиной? А как же 84% поддержки Путина и 51% готовых воевать за него с кем угодно?
— Когда мы говорим о поддержке Путина, то это не означает автоматически поддержку войны в Украине. Кроме того, существует мнение, что 84% — это очень преувеличенная цифра. Все зависит от того, как сформулирован вопрос, на основании которого проводились социологические исследования. Умело сформулированный вопрос получает достаточно высокий процент «правильных» ответов.
Думаю, сейчас время играет в пользу Украины, и количество желающих воевать за Путина постепенно уменьшается. Рано или поздно россияне ощутят на себе ухудшение качества жизни, экономические санкции, применяемые к России Европой, а также цена нефть и газ сделают свое дело лучше любых вооруженных сил.
Но надо честно признаться, что и в украинском обществе не все готовы признать, что нужно воевать с Россией. Многие не могут ответить себе на вопрос, за что приходится сражаться украинским солдатам на Донбассе в то время, как среди населения региона намного больше пророссийски настроенных граждан, чем проукраински.
Это глубинные процессы, выходящие за рамки вооруженного конфликта. Та политика, которую проводило украинское государство в течение 23 лет, не смогла переубедить население, этнически и ментально тяготеющее к Москве, а вернее в Советскому Союзу, в том, что новые реалии Украины и ее европейский выбор лучше того, что было в СССР, и тем более лучше того, что сейчас есть в России. Этих людей не смогли убедить в том, что их родина – Украина, и она о них думает, причем думает не только тогда, когда уже погибают солдаты, но и в процессе мирного развития.
Как ни грустно, но украинский солдат, воюющий на Донбассе, очень часто не имеет поддержки местного населения. Известны случаи, когда выходя из окружения, военнослужащие ВСУ не могли обратиться за какой-нибудь помощью к местным жителям, так как понимали, что о них будут немедленно проинформированы боевики.
Стыдно признаться, но после 2010 года у нас и министры обороны были пророссийские, и руководство СБУ, и в других органах государственной власти было засилье пророссийской агентуры. Во многом мы сами сдали свои силовые структуры России, которая этим и воспользовалась.
По большому счету, сегодня политическое и экономическое состояние Украины таково, что не только рядовые граждане, но и политические элиты затрудняются ответить на вопрос, куда мы шли и к чему стремились все эти годы. Общественное мнение нередко назначает виноватым президента Порошенко и премьера Яценюка. У нас почему-то за состояние дел на местах не отвечают районные и областные администрации, горсоветы и сельсоветы. Из ответственных лиц остались только президент и премьер.
— В течение последних нескольких месяцев Украина ведет переговоры с США и НАТО о предоставлении нам летального оружия. Как думаете, нам поможет это оружие?
— Некоторые эксперты и политики говорят о том, что поставка летального оружия вызовет усиление агрессии со стороны России. Но, с другой стороны, нельзя терпеть и ждать, пока Россия не выполнит поставленную себе ближайшую цель — взять под свой полный контроль Донецкую и Луганскую области, ведь РФ заинтересована, чтобы особый статус имели не только участки, оккупированные боевиками, а весь Донбасс.
Поставки в Украину летального оружия ситуацию на фронте могут изменить кардинально.
В качестве примера, я всегда привожу Афганистан. Когда советские войска стали наносить талибам серьезный урон, тогда американцы просто-напросто дали афганцам средство воздушного поражения "стингер". После того, как десятки, а может и сотни военных самолетов и вертолетов СССР были сбиты, ситуация в противоборстве между афганскими моджахедами и советским контингентом кардинально изменилась. Это стало переломным моментом в афганской кампании, и нашим военным больше не удалось получить превосходство в воздухе. А когда из воздуха нас вытеснили, все остальное встало на свое места.
Так же может получится и сейчас, если Украина получит серьезное вооружение. Причем некоторые виды его не требуют особой подготовки специалистов, так как очень просты в управлении. На вооружении у США и других стран-членов НАТО есть реактивные системы, которые способны эффективно и последовательно уничтожить всю артиллерию противника. Так было в уже упоминаемой мною иракской кампании.
Сегодня в АТО стреляют противотанковыми средствами (ПТУРами), которые управляются по проводам, потому что радиоуправляемые ракеты глушат. У американцев противотанковые средства совершенного другого класса, у них — снаряды-тепловизоры, которые идут по теплу. Принцип их использования – выстрелил и забыл. Каждый выстрел поражает бронированный объект. И так как мы сегодня не можем применить авиацию, боясь, что она будет поражена ПВО противника, точно так же боевики будут бояться выдвинуть против украинских войск бронированные объекты, опасаясь, что они будут немедленно уничтожены.
Украине, безусловно, надо настаивать на получении такого оружия, которое помогло бы остановить наступление врага и перейти к мирному процессу. Ведь получив такое подкрепление, наша сторона будет участвовать в переговорах уже не с позиции того, что мы сдали или не сдали, например, Дебальцево, а с позиции того, что у нас есть средства, позволяющие уничтожить противника, если он не соглашается идти на деэскалацию конфликта.
Наверное, у Европы и США есть свои точки зрения на военно-политическую ситуацию в Украине, они оценивают ее в ракурсе Москва-Париж, Москва-Берлин, Москва-Вашингтон. В их понимании ресурс мирного урегулирования конфликта еще не исчерпан, и им не хотелось бы эскалации военного конфликта, пока не исчерпаны другие способы влияния. Россия, в свою очередь, должна понять, что если она заиграется дальше и Украина получит летальное вооружение, то это для РФ будет иметь весьма болезненные последствия.
— Поможет ли Украине введение миротворческой миссии ООН?
— Миссия ООН может быть введена только тогда, когда конфликт находится в мирной фазе, потому что представители такой миссии, как правило, не отправляются в зону боевых действий.
У меня пока что вызывает непонимание, насколько возможно, чтобы европейская полиция, например, перекрыла границу между Донецкой и Луганской областями и Российской Федерацией. Если это будет осуществлено, мы получим очень позитивные результаты, так как блокировать границу – это все равно что перекрыть кислородный кран бандформированиям. С закрытием границы прекратятся планомерные, хорошо организованные поставки боеприпасов террористам, и этот вооруженный конфликт заглохнет сам по себе, так как стрелять будет нечем.
Для России поставки оружия боевикам это, во-первых, растоваривание того, что подлежит утилизации и уже не нужно им, а во-вторых, это полигон для испытания модернизированных средств, принятых на вооружение, но не испытанных в боевых условиях.
Пока что мы наблюдаем абсурдную ситуацию: в то время, когда ВСУ испытывает недостаток в современном вооружении, «ДНРовцы» рассказывают сказки будто имеющийся у них арсенал современного оружия они захватили в качестве трофеев у наших военных.
Наталья Кондратьева, «Обозреватель»
26.02.2015
Источник: bramaby.com
Tweet