Проблема терроризма в том, что он, как раковое заболевание, не диагностируется на ранней стадии. Если у человека ничего не болит, он не идет к врачу. А когда заболит, и это квалифицируется как рак, чаще всего бывает поздно приступать к успешному лечению. Врачи предпринимают усилия, чтобы продлить ему жизнь. Иногда это удаётся, но в большинстве случаев страшный диагноз звучит, как смертный приговор. Рак — системное заболевание, и лечить его можно только с помощью системы мер. Примерно так можно охарактеризовать и терроризм. Общее между этими бедами одно — мы не знаем, как с ними бороться. Мы не знаем, когда, как, при каких условия и по отношению к кому группа заплечных дел мастеров исполнит приговор, а о месте кровавой расправы станет известно, когда преступное действо будет исполнено. Словом, та же проблема — отсутствие возможностей обнаружить заговор на ранней стадии.

Теракты в Париже еще раз подтвердили, что современный человек живёт в стеклянном доме. Гигантские финансовые расходы, которые государства направляют на безопасность, не оправдывают себя: деньги бессильны там, где грубая и в то же время прагматично мыслящая сила устанавливает свои права на произвол. Практически ничего не даёт ультрасовременная техника слежения и прослушивания. Правда, время от времени в сетях сообщается, как те или иные спецслужбы предотвратили готовящийся теракт. Арестовали какую-то персону, нашли у него проводки и начинку бомбы, с пристрастием допросили и сообщили всему миру, что готовящееся преступление предотвращено. Может быть, так, может, нет, но не хочется думать, что в спецслужбах нет настоящих мастеров сыска. Скорее, есть. И немало. Но и для них террористы стали головной болью. Это не уличная шпана, не рэкет, не заказные убийства, не ОПГ. Подобно раковой опухоли, разбрасывающей, как клюкву, метастазы по всему организму, такие террористические организации, как «Аль-Каида» и «ИГИЛ», имеют боевые ячейки в сотнях городов мира, где создают свои подсистемы и могут действовать автономно от центра.

И тогда у спецов возникают десятки вопросов, на которые нет внятных ответов. После теракта в Париже все дружно объявили, что это могли сделать исключительно боевики «Исламского государства». Но что, собственно, доказывает, что именно они? Боевики во всеуслышание объявили, что это дело их рук? Ну, а если они взяли на себя ответственность, чтобы отвлечь внимание от истинных убийц, их пособников и заказчиков? Или самым банальным образом навели жути? А как вам президент Франции, сразу после трагедии заявивший, что это дело рук ИГ? Откуда он знает? Других, что ли, нет? Хорошо, не буду спорить, оставлю в сторону сомнения. В конце концов, он президент, а не простой пользователь Интернета, у него больше информации, на него работают спецслужбы, которые сообщают о готовящихся терактах, предотвращают их, имеют в террористических группах своих агентов, денно и нощно прослушивают переговоры руководителей бандитских формирований (это же совсем не сложно, если прослушивают самого Олланда), ведут за подозрительными гражданами слежку, снимают на видео, словом, знают всё. В том числе и то, что преступление скорее всего будет совершено, когда внимание Франции будет чем-то отвлечено. Например, футбольным матчем со сборной Германией.

И вот тот роковой день настал: «французы двинулись, как тучи», и все — на «Стад де Франс», туда же — тысячи полицейских. Ну, а как иначе? На стадионе 80 тысяч болельщиков — вот где хитрые террористы могут совершить злодеяние. А в концертном зале «Батаклан», где погибло больше 100 человек, было всего несколько сотен зрителей. На какой из объектов следует бросить основные силы безопасности? Конечно, на стадион. А террористы в пику всем выбирают для преступных деяний совсем другие места: кафе, рестораны, концертный зал. Город перед ними как на ладони — большой, красивый, беззащитный, гостеприимный и толерантный. И люди в нём такие же — простые, сложные, возможно, излишне разговорчивые, но приветливые, самолюбивые, но в меру, старые и молодые, добрые и не очень — словом, разные, и никому из них даже в голову не придёт, что сейчас в концертный зал ворвётся человек, весь в черном и вооруженный до зубов, и начнет расстреливать их из автомата. Зал охватывает паника, люди бегут к выходу, перепрыгивая через раненых и трупы, и только там, на улице, крестясь и тяжело дыша, спрашивают: «Как такое возможно? Где была полиция?» Полиция было на стадионе и в окрестностях. Но, конечно, не всем составом. Через несколько минут к месту побоища приехала одна дежурная машина, другая. Весь Париж огласили сирены скорой помощи. Место преступления оцеплено, раненым оказывается помощь. Прибывают сановные лица: префекты, мэры, депутаты, министры. Чуть позже толпа расступается, и появляется президент. Ему вполголоса докладывают о произошедшем. И президент произносит: «Это ИГИЛ». И из уст в уста передаётся одно слово: «террор». И становится по-настоящему страшно. Поскольку этот вид преступности неуязвим, не прогнозируем, его никто не ждёт, его готовят обученные спецы, люди, не знающие жалости, раз и навсегда выбравшие для себя профессию убийцы и сейчас в каком-то парижском кафе пробующие на вкус двадцатилетний бордо. «Как всё прошло?» — спрашивает один — «Всё по плану», — отвечает другой.

А в это время авианосец «Шарль де Голь» плывет к берегам Сирии, с аэродромов, сверкая серебряными крыльями, взлетают новейшие истребители. Силища! Как говорили древние римляне, доблесть и честь. Несколько таких вылетов, и штабы террористов взлетят в воздух, как спичечные коробки. Миллионы парижан прилипают к телевизорам и со слезами умиления и гордости наблюдают за истребителями, которые сбрасывают полутонные бомбы на какие-то бутафорные строения, откуда давно ушли люди, на нефтепроводы, через которые давно не течёт нефть и на «склады боеприпасов», где нет ничего, кроме двух-трех ящиков с пустыми гильзами. А на следующий день министр обороны докладывает президенту о начале операции «Возмездие». И все довольны. Франция отомщена до… следующего теракта.

Много вопросов вызвал и теракт со сбитым российским аэробусом А321. Три недели эксперты спорили, что это было. Ошибка пилота? Неисправность самолета? Отказ двигателя? Камня на камне не оставили от репутации «Когалымавиа». Но после теракта в Париже официально сообщили, что самолет был взорван бомбой, заложенной террористами в багажном отсеке. Что это? Случайное совпадение? Или так было нужно? Кому? Кремлю? Чтобы привлечь на свою сторону Олланда? Чтобы наши истребители не так одиноко чувствовали себя в небе над Сирией, чтоб было «с кем пасоваться, аукаться через степь»? Полноте. Олланд, конечно, президент, но операцию в Сирии ведет коалиция, «генштаб» которой базируется в Вашингтоне. Все вопросы, связанные с нашим участием в ближневосточных делах, Оланду надо согласовывать в Белом Доме, где ему в таких случаях говорят: «Не лезьте. Сами разберемся».

Трудно ответить, почему в террористических акциях и событиях, следующих за ними, так много политики? В угоду чего должны гибнуть мирные люди? С каких пор эти жертвоприношения богам политического олимпа стали допустимой нормой? У меня на эти вопросы один ответ: террор стал одним из видов гибридной войны, который применяют государства в полыхающей на Ближнем Востоке, пока еще необъявленной Третьей Мировой Войне. А значит, количество терактов и террористических организаций будет только расти. Как метастазы рака в безнадежно больном организме общества.

Вадим Андреев

05.12.2015

Источник: svpressa.ru