Турция относится к числу тех стран, внешнеполитические парадигмы которых остаются незыблемыми столетиями, независимо от формы правления в самой стране, как и от публичной идеологии для внутреннего и внешнего потребления. Эти парадигмы столь же устойчиво вписаны в самые разнообразные концепты, используемые в среднесрочных измерениях — будь то османизм или его обновленная концепция неоосманизма, будь то пантюркизм или турецкая версия евразийства, подразумевающая интеграцию исключительно на основе этнического тюркского происхождения, или панисламизм под знаменами Османской империи или Партии справедливости и развития во главе с Реджепом Тайипом Эрдоганом.

Часть 1

Довольно устойчив всегда был и круг управляющих этими концептами внешних центров — на протяжении всего XIX века и примерно до августа 1914 года это была Британская империя (хотя уже в конце XIX века начинала формироваться и прогерманская ориентация). После недолгого периода лавирования между интересами держав в последние годы перед первой мировой, в войну Турция вступает союзником Германской империи. Эта ориентация с небольшими временными изъятиями продолжается практически до окончания второй мировой войны. Среди изъятий — имевший тактическое значение и для Мустафы Кемаля Ататюрка, и для советского правительства — короткий период подъема отношений с Советской Россией в 1920-х годах. После второй мировой войны место куратора Турецкой республики уверенно занимают США, в том числе — в рамках участия в НАТО.

Турецкая политика в нынешней Центральной Азии все это время имела абсолютно однозначную антироссийскую направленность, совпадая с интересами Великобритании, Германии, позже США. В ней было немало весьма любопытных эпизодов.

«Турецкий след» в Синьцзяне

Это, например, события 1860-х-1881 годов, когда в Синьцзяне происходило широкомасштабное антикитайское восстание. С устранением цинской администрации на территории Синьцзяна в течение 1865 г. там было создано несколько самостоятельных государств (ханств) уйгуров и дунган: Кучарское, Хотанское и Кашгарское в Восточном Туркестане, Таранчинское ханство со столицей в Кульдже и Дунганский султанат с центром в Урумчи. В 1867 г. три ханства были объединены в единое феодально-теократическое мусульманское государство, которое возглавил наследник бывших теократических правителей Кашгарии – кашгарских ходжей – Бузрук-хан. В том же году власть в кашгарском государстве Йэттишаар (Семь городов, Семиградье) перешла в руки Якуб-бека, выходца из Кокандского ханства. Русский востоковед Н.И. Веселовский пишет: «Преследуя цель утвердить за собою власть в Кашгаре, Аталык [титул, присвоенный себе Якуб-беком, буквально: «заступающий место отца», в Средней Азии давался лицам особо почетным и уважаемым — А.К.] обратился с письмом к английской королеве, прося у нее совета и указания, как управлять народом. Королева посоветовала ему обратиться за такими указаниями к турецкому султану. Тогда Бадаулет Якуб вошел в сношения с султаном, объявил его своим главою и просил разрешения помещать его имя на монетах. Султан посылал Якубу оружие и людей, знавших военное искусство. В числе таковых был Заман-Бек, сделавшийся впоследствии переводчиком канцелярии туркестанского генерал-губернатора».

Суть самой идеи «независимого Туркестана» имела прямое отношение как к турецкой внешней политике и распространению турецкого влияния, так и к распространявшимся из Стамбула доктринам пантюркизма и панисламизма. Сразу после признания Якуб-беком себя вассалом турецкого султана, в Синьцзян поспешили турецкие военные советники. Контакты между мусульманами Китая и Турции через Русский Туркестан подпитывали сепаратистские настроения в Синьцзяне. Главным посредником в этом длительное время были исламские центры Кокандского ханства, откуда в Синьцзян шел поток проповедников и ходжей — потомков династии Яркендских правителей. Оказалось, что Йеттишаар угрожает восточным границам Российской империи гораздо больше, чем сам Китай. Слишком большой вес приобрели при дворе Якуб-бека британские и турецкие офицеры и дипломаты, под их влиянием Якуб-бек захватил несколько стратегических перевалов на Тянь-Шане и начал борьбу за контроль над рынками Кокандского ханства. Стоявшие за Йеттишааром и Кокандом собственно турецкие и боитанские интересы подразумевали достижение несколько отличающихся друг от друга целей. Если для Британии было важно, прежде всего, ослабление власти Пекина для утверждения своего влияния на востоке Китая, а также недопущение окончательного вхождения Туркестана в состав России и приближение России к границам Британской Индии, то для Турции распространение своего влияния на тюркское население как Восточного (Синьцзян), так и Русского Туркестана было частью османистской доктрины. В 1873 г. турецкий султан присвоил Якуб-беку даже титул эмира, подчеркивая прочность контактов Турции с Восточным Туркестаном.

Цинская империя находилась в этот момент в чрезвычайно тяжелом положении вследствие цепи политических кризисов, вызванных двумя «опиумными войнами», «открытием» Китая западными державами, началом конфронтации с Японией, крестьянской войной тайпинов и восстаниями неханьских народов. Чтобы обезопасить собственную восточную границу и свои туркестанские владения, Петербург в 1871 г. откликнулся на просьбу Пекина и направил в районы, пограничные с Йеттишааром, войска под командованием генерала Г.А. Колпаковского, взявшие под контроль территорию севера Синьцзяна, именовавшуюся тогда в российских документах «Илийским краем».

На фоне российской оккупации Илийского края, нейтрализовавшей по сути дунганских повстанцев-сепаратистов, в 1878 г. китайские войска разгромили уйгурские отряды Якуб-бека, часть из которых возглавлялась турецкими офицерами, а в 1883 г. Синьцзян был преобразован в одну из провинций Китая. После вывода российских войск и возвращения Синьцзяна под юрисдикцию Пекина, по петербургскому договору 1881 г., за Россией осталась лишь часть Илийского края, где были расселены дунгане, уйгуры и казаки. Синхронно сориентированное на Лондон и Стамбул Кокандское ханство было ликвидировано, зимой 1876 г., его территория была включена в состав Туркестанского генерал-губернаторства Российской империи.

Начало же XX века можно считать уже и эпохой турецкой soft power в регионе в формах, вполне актуальных и для XXI века. К примеру, в 1914 году в Кашгар из Стамбула прибыл Ахмет Кемаль Хабибзаде — функционер младотурецкой «Иттихат ве Теракки», основавший в Кашгаре «Исламское общество» и занявшийся широкой просветительской деятельностью среди тюркоязычных уйгуров. Результатом шести лет его деятельности в Кашгаре и округе стала целая сеть школ, активно распространявших идеологию пантюркизма и турецкое влияние в целом. Это были школы «Нуры Маариф», «Менбау’и-ирфан», «Муса Байефлер», «Теракки», «Нехеми Хилал», «Хамиет», «Хилилие» и «Решадие»…

Первая мировая война и восстание 1916-го года

После вступления в Первую мировую войну Османской империи на территориях Туркестана и Степного края широко распространились воззвания: «Мусульмане! Царствующий над нами Халиф Ислама — Турецкий Султан ведет войну с Россией и другими ей союзными государствами. Каждый мусульманин должен сочувствовать этой священной войне Султана и обязан немедленно жертвовать на ее нужды и во благо войны всего мусульманства. А тот, кто не в состоянии жертвовать, тот должен сам встать в ряды сражающихся против неверных… Настало время освобождения от власти гяуров-русских…». Распространялись слухи о поражениях российских войск, а самые малые успехи германских и, особенно, османских войск безудержно восхвалялись. Возросла активность турецкой и германской агентуры в пограничном Синьцзяне, русское и британское консульства в Кашгаре нередко оказывали давление на местные китайские власти, добиваясь пресечения деятельности турецко-германских агентов и наказания или удаления с должностей китайских чиновников, потворствовавших им.

Особым рычагом влияния Турции были созданные по примеру движения турецких младотурок: движения джадидов — «младобухарцев», «младохивинцев», провозглашавших лозунги модернизации жизни мусульманских и тюркских стран и народов. К началу войны регион наводнили эмиссары от партии «Иттихат ве Теракки», турецкие учителя и коммерсанты, помимо ведения других дел дружно собиравшие с местного населения пожертвования в пользу турецкого султана. Это был канал воздействия на общественное мнение среднеазиатских народов и пропаганду турецкой политики. На территории Русского Туркестана было размещено до ста тысяч пленных турецких солдат и офицеров, ведших враждебную пропаганду среди тюркоязычного населения региона. А всего четырьмя годами позже уже Советской России пришлось столкнуться с ситуацией, когда сотни бывших пленных турецких офицеров сознательно не возвращаясь в Турцию перейдут на службу к басмаческим курбаши Ибрагим-беку, Джунайд-хану и другим.

Известный башкирский тюрколог и идеолог пантюркизма Ахметзаки Валиди (Валидов) вспоминал характерный эпизод в работе Конгресса народов Востока в Баку в сентябре 1920 года, в котором принимал участие и бывший военный министр турецкого правительства, один из лидеров младотурок Энвер-паша. В кулуарах конгресса один из делегатов, активный участник проекта «Туран Йолу», Хаджи Сами (Kushji Bashi Zade Sami Beg) восторженно рассказывал Энвер-паше: «В 1916 я, простой и скромный турок, поднял весь Киргизстан против русских. Перед твоей славой и популярностью в Туркестане не устоит никто!»… «Турецкий след» в восстании 1916 года описывает (в книге «Asyada bes turk») и еще один из известных деятелей пантюркизма того времени, Адиль Хикмет Бей, сам с группой турецких эмиссаров находившийся в Семиреченском крае и в Туркестане, где сотрудничал с одним из лидеров восстания киргизского племени сарыбагыш, сыном Шабдан батыра Исамиддином.

Развал Османской империи и образование Турецкой республики внесли коррективы, но не изменили сути основных концептов турецкой политики. В идеологии место доктрины османизма призывающей к единению и братству всех народов империи постепенно заняли идеи пантюркизма и панисламизма. Пантюркизм в качестве доктрины так называемого единства всех тюрко-язычных народов под верховным главенством турок-османов успешно использовался и младотурками для насаждения среди турок националистических чувств и настроений.

В отрогах Гиндукуша

Еще в ходе реформ кабульского эмира Хабибулло-хана в первые годы XX века в первом в Афганистане гражданском государственном учебном заведении «Хабибия» и в первой военной школе «Харбин» главные дисциплины преподавали турецкие преподаватели. Взгляды турецких младотурок, национально-буржуазные идеи и здесь имели влияние, лишь преломляясь от концепции пантюркизма в сторону панисламизма, причудливо сочетавшегося с пуштунским национализмом. Именно на младотурецкой литературе сформировалась идеология Махмуда Тарзи, идеолога и лидера «младоафганцев», в содержании выпускавшейся им первой в Афганистане газеты «Сирадж ал-ахбар» не только подчеркивались в панисламистском духе особые симпатии к мусульманским странам, но и постоянно проявлялись протурецкие настроения с отзвуками шовинистических взглядов, не чуждых младоафганцам как и младотуркам.

С начала XIX века в Афганистане, особенно среди афганских пограничных племен, были сильны антианглийские настроения. Поэтому Значительное воздействие на ситуацию в стране оказывало участие в первой мировой войне с октября 1914 г. Турции, популярен был переведенный на пушту и дари манифест турецкого султана, провозгласившего «джихад» против Англии и России. Антианглийские и антироссийские, как и протурецкие, настроения объединяли представителей придворной реакционной группировки консерваторов — «староафганцев» с младоафганцами.

Этим не могла не воспользоваться Германия. Для привлечения на свою сторону Афганистана в качестве союзника германская разведка и дипломатия активно пытались использовать религиозный авторитет турецкого султана. Германская и турецкая пропаганда представляли кайзеровскую Германию бескорыстным другом мусульман, распространяя всевозможные вымыслы вроде принятия Вильгельмом II ислама и т. п. В Турции была сформирована специальная германско-турецкая миссия с целью побудить афганского эмира к вступлению в войну на стороне Германии и ее союзников. Замысел организации экспедиции в Афганистан принадлежал Энвер-паше, начальнику турецкого генерального штаба. В этом штабе еще до начала войны вынашивались планы распространения турецкого влияния на подходах к Индии и Туркестану.

В конце 1914 года Энвер-паша обратился к своим немецким союзникам с просьбой прислать несколько офицеров для усиления состава турецкой экспедиции. Германский генеральный штаб положительно отнесся к этой идее и направил в Турцию группу офицеров во главе со старшим лейтенантом Оскаром фон Нидермайером. Он хорошо владел персидским языком, за несколько лет до того участвовал в немецкой экспедиции в Иран и в Индию. Германское министерство иностранных дел прикомандировало к миссии дипломатического чиновника — фон Хентига. Нидермайер должен был добиться согласия Афганистана на вступление в войну на стороне Германии и ее союзников и уговорить эмира Хабибуллу-хана вторгнуться в Индию и в русский Туркестан.

В конце марта 1915 г. экспедиция выступила из Багдада тремя группами. Они продвигались на восток, используя для переходов ночное время. Русские и британские разведслужбы знали о приближении экспедиции к афганско-персидской границе и организовали патрулирование приграничных районов конными отрядами. С большим трудом миссии удалось перейти ирано-афганскую границу. Преследуемая русским казачьим отрядом, в августе 1915 года миссия прибыла в Герат, откуда сопровождаемая уже афганским эскортом, она выехала в Кабул.

Недермайером было вручено эмиру письмо турецкого султана с предложением под знаменем «джихада» выступить на стороне Германии и ее союзников против Англии и России, а также личное послание кайзера Вильгельма II, но отношение эмира к миссии очень неровным, Хабибулла-хан держался настороженно. Только к январю 1916 года Нидермайеру и Хентигу удалось склонить его к подписанию проект договора с Германией, после чего эмир разрешил членам миссии принять участие в реорганизации афганской армии. В ходе дальнейших переговоров руководители миссии, затрагивая вопрос о вступлении Афганистана в войну, получали уклончивые и неопределенные ответы, сопровождавшиеся предъявлением предварительных условий. Например, на одной из встреч Хабибулла-хан заявил, что Афганистан выступит против Англии только в том случае, если будет обеспечен нейтралитет России… Хабибулла-хан был сторонником нейтральной политики, но в его окружении были чрезвычайно сильны протурецкие и прогерманские настроения, лоббистов-староафганцев возглавлял Насрулла-хан, брат эмира, считавшийся главным претендентом на престол в случае внутреннего переворота.

Англичане, в свою очередь, не упускали возможностей дискредитировать в глазах эмира миссию Нидермайера-Хентига, информируя его о перехваченных письмах, которые свидетельствовали о намерениях членов миссии произвести в Афганистане переворот и покончить с Хабибуллой-ханом в случае дальнейшей затяжки его выступления против России и Англии. Весной 1916 г. Нидермайер и Хентиг убедились в бесперспективности попыток втянуть Афганистан в войну. Большая часть миссии вскоре покинула Афганистан.

Развал Османской империи и образование Турецкой республики внесли коррективы, но не изменили сути основных концептов турецкой политики. В идеологии место доктрины османизма призывающей к единению и братству всех народов империи постепенно заняли пантюркизма и панисламизма. Пантюркизм в качестве доктрины так называемого единства всех тюрко-язычных народов под верховным главенством турок-османов успешно использовался и младотурками для насаждения среди турок националистических чувств и настроений.

Часть 2

В 1920-1930 годы на территории Афганистана и китайского Синьцзяна находились басмаческие лагеря, откуда совершались рейды на советскую территорию. Недолгий период дружественных отношений Турецкой Республики с Советской Россией мало повлиял на турецкую политику в регионе — пантюркистские идеи уже прижились как среди уйгурской элиты Синьцзяна, так и продолжали существовать среди «мухаджиров», среднеазиатских эмигрантов тюркского происхождения в Афганистане. Становление кемалистской Турции, период новой мировой войны и очередная переориентация внешней политики просто на некоторое время снизили активность Анкары, не изменив самих ее концептуальных основ.

Характерной особенностью советского периода турецкой активности в регионе является ее «непрямое участие» в рамках проектов Великобритании, Германии или США.

«Восточный Туркестан»: богатство и многообразие проектов

Политика СССР сдерживала, конечно, распространение идей панисламизма и пантюркизма в собственных советских республиках с тюркоязычным населением, тем самым, одновременно стабилизируя и ситуацию в китайском Синьцзяне. Большое значение в этом плане имел советский проект «Восточно-Туркестанская Республика».

Впрочем, еще до начала Великой Отечественной войны произошло несколько эпизодов советского вмешательства, связанных с антикитайской и антисоветской активностью в регионе Великобритании, Японии, Германии и Турции. Нейтрализации внешних воздействий и росту влияния СССР в регионе способствовала советская помощь в подавлении уйгурских восстаний 1930-х годов: в частности, крупное восстание под руководством Ходжа Нияза Хажи и Юлбарс Хана в 1931-1933 годах, начавшееся в округе Хами на востоке Синьцзяна и перекинувшееся на весь регион. Почти мгновенно среди восставших появились турецкие инструкторы. В Турфане движение возглавил купец Максудахун Мухитов, на севере Алтайского округа к уйгурам присоединились казахи во главе с Шариф-ханом, на юге — карашарские монголы, дунгане и киргизы.

Важно отметить, что объединяющим различные этнические меньшинства фактором служило общее неприятие правящего китайского режима. Идеология пантюркизма и панисламизма была распространена в основном среди бывших главной и ведущей силой восстания уйгуров. И уже тогда среди уйгурского населения Синьцзяна закладывалась тенденция, во многом сохраняющаяся и поныне. Если для уйгурского населения севера Синьцзяна и всех неуйгурских нацменьшинств в антикитайской деятельности первичным является этнический фактор, то среди уйгурского населения юга Синьцзяна идеологической доминантой были и остаются, прежде всего, радикальные, джихадистские интерпретации ислама с вкраплениями в той или иной форме пантюркистских тезисов. Эти тенденции являются, в том числе, и продолжением идеологического воздействия турецкой «мягкой силы», наследием времен Якуб-бека и Йеттишаара, турецких школ последующего периода, целенаправленной работы, управляемой из Анкары.

В 1933 году к власти в Синьцзяне пришел полковник Шэн Шицай, который провозгласил себя губернатором и достиг соглашения с лидером уйгуров Ходжа Ниязом Хажи об установлении мира и нахождении необходимых компромиссов. С этим фактом не согласились лидеры юга Синьцзяна — Хотана и Кашгара. Летом 1933 года Сабит Дамулла и Мухаммад Имин Бугра объявили о создании независимой Восточно-Туркестанской Исламской республики. Осенью была созвана Национальная ассамблея, принята Конституция, появились флаг (белые полумесяц со звездой на светло-синем фоне) и национальная валюта. Советское руководство, не желающее усиления у границ советской Средней Азии как внешних влияний, так и создания теократического и априори нестабильного образования, было вынуждено, как и в XIX веке вмешаться. Из Советского Союза в Синьцзян была переброшена «Алтайская добровольческая армия», сформированная из красноармейцев 13-го Алма-Атинского полка ОГПУ и 10-го Ташкентского полка ОГПУ. Мятеж был окончательно подавлен в 1935 году, Восточно-Туркестанская Исламская республика была упразднена, многие ее лидеры эмигрировали в Индию, Иран, Турцию и Германию.

Проекты создания на территории Синьцзяна государства, независимого от Китая, интересовали в этот момент многих, в регионе активно работали разведки многих стран. Главными инициаторами создания буферных государств между СССР и Китаем становятся союзники Германии — Япония и Турция. Япония участвовала в поддержке созданной в Кашгаре и Хотане исламской республики, хотя приоритетными для Токио были, конечно, другие буферные структуры: Маньчжоу-Го, республика Монголия. Тем не менее, наряду с турецкими инструкторами в войсках сепаратистов находились и японские, хотя и немного: Синьцзян для Японии был второстепенной целью, на которую она не могла разбрасывать силы. Ресурсы Турции также были ограничены и отправка инструкторов была, видимо, максимумом ее возможностей вмешательства в дела Синьцзяна в тот период.

В 1937 году началось новое уйгурское восстание в Кашгаре, совместными усилиями советских (Нарынская и Ошская войсковые группы) и китайских подразделений мятеж был подавлен. Начавшаяся в 1937 году японско-китайская война превратила Синьцзян в территорию, по которой осуществлялась основная часть транзита военных грузов в Китай, что надолго усилило советское присутствие в регионе. Однако, с началом второй мировой войны, ориентация губернатора Шэн Шицая поменялась в пользу Гоминьдана, при этом центральные китайские власти на ситуацию в Синьцзяне не влияли, резко возросла активность стран оси, и советское руководство сделало ставку на национально-освободительное движение этнических меньшинств региона. Это была попытка перехватить инициативу у пантюркистской и, особенно, панисламистской консервативной элиты, зиждившаяся на сравнительно недавнем опыте преобразований в советской Средней Азии, с опорой на силовые методы.

В 1943 году советской разведкой была создана организация «Свобода Восточного Туркестана», «Азат Ташкилаты», а 8 ноября 1944 года подпольный Военно-Революционный комитет, заседавший в городе Кульдже, объявил о начале вооруженного восстания. В декабре 1944 года был образован Отдел специальных заданий НКВД СССР, его главными задачами были «руководство и оказание помощи национально-освободительному движению мусульман Синьцзяна». Из числа советских граждан, преимущественно уйгуров по происхождению, была сформирована группа, прошедшая спецподготовку в районе алматинского Медео, которая была заброшена в Синьцзян, где приступила к созданию партизанских отрядов. 12 ноября 1944 года в Кульдже было провозглашено создание Восточно-Туркестанской Республики (ВТР), территориально охватывавшей три округа Синьцзяна — Илийский, Тарбагатайский, Алтайский. Президентом республики был провозглашен Алихан Тура, узбек по национальности, его первым заместителем стал уйгурский князь Хакимбек Ходжа, заместителем — представитель знатного казахского рода — Абулхаир Торе, в руководстве республики были уйгуры, казахи, киргизы, татары, русские.

История очередной «Восточно-Туркестанской Республики» оказалась недолгой. В связи с образованием КНР вопрос о суверенитете ВТР перестал отвечать глобальным интересам СССР. В середине августа 1949 года делегация ВТР погибла в авиакатастрофе, причины и все обстоятельства которой до сих пор имеют множество конспирологических версий. В конце 1955 года было официально объявлено о создании Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР.

В конце 1940-х гг., когда режим Чан Кайши начал терпеть поражения и на повестку дня встает вопрос о будущем Китая, к разработке планов по передаче Синьцзяна под управление «третьей силы» приступают США. Претендентов на новую власть в Синьцзяне американское руководство видело в панисламистких кругах, которые должны были опереться на поддержку Турции, Пакистана и Афганистана. Однако эмигрантские пантюркистские и панисламистские лидеры не находили необходимой опоры на местах, столкнувшись как с китайским, так и с советским противодействием вплоть до 1990-х годов.

Идеи «Великого Турана» под сенью «Третьего рейха»

Турция в годы Второй мировой войны формально занимала позицию нейтралитета, хотя турецкое правительство планировало вступление в войну на стороне стран оси и было готово к нападению на СССР после ожидавшегося падения Сталинграда. Особенно сильны были прогерманские настроения в военных кругах в Анкаре, а политический разворот Турции от пробританской ориентации к прогерманской был оформлен за четыре дня до начала Великой Отечественной войны, 18 июня 1941 года, заключением договора о дружбе и ненападении с Германией.

После нападения Германии на СССР в Турции при попустительстве официальных властей широко развернулась кампания по пропаганде идей пантюркизма и создания «Великого Турана». Под эгидой Турции должна была создаваться новая империя, куда вошли бы тюркские народы СССР, живущие на Кавказе, в Крыму, Средней Азии, Поволжье, в том числе в Башкирии и Татарии, некоторые регионы Сибири. В СМИ публиковались географические карты нового государственного образования — «Великой Турции». Правительство поощряло деятельность различных пантюркистских организаций типа «Бозкурт», «Чинаралтыу», открыто призывавших к войне с СССР. Турецкие газеты писали о том, что «граница теперешней Турции проходит далеко за горами Кавказа и за Каспийским морем», а «Волга — это река, в которой веками наши предки поили своих коней». Руководство Германии прилагало немало усилий по вовлечению Турции в войну и направлению турецких войск на Восточный фронт вплоть до конца 1944 года.

В 1952 году Турция стала членом НАТО, в 1955-м – СЕНТО, а в 1959-м заключила соглашение с США, предоставившее американцам право иметь 26 военных баз, членство в военно-политических блоках и наличие иностранных войск на территории Турции носили ярко выраженную антисоветскую направленность.

Афганские проекции Великой Отечественной войны

24 июня 1931 г. между СССР и Афганистаном был заключен договор о нейтралитете и взаимном ненападении, который обязывал стороны не допускать существования на своей территории групп, враждебных другой стороне. На советско-афганской границе установилось относительное спокойствие. Относительное, поскольку преемником Надир-шаха на афганском престоле стал его сын Мохаммад Захир Шах. Будучи личностью довольно ординарной, он не смог, да и не стремился, преодолеть традиционную афганскую социально-политическую разъединенность и раздробленность, что, в свою очередь, влекло и вероятность использования территории Афганистана для подрывных действий в отношении соседних стран.

К 1940-м гг. Афганистан стал объектом особого внимания со стороны Германии как потенциальный плацдарм на подступах к Британской Индии и советской Средней Азии. Естественно, что работа на этом направлении подразумевала и использование потенциала, накопленного дружественной Берлину Турцией с ее собственными интересами и антисоветскими настроениями. При этом германскими и турецкими спецслужбами большое значение придавалось религиозному фактору: для работы с местным населением Афганистана и Индии предполагалось выделить значительную часть «войсковых мулл», готовившихся в Германии под руководством знаменитого иерусалимского муфтия Хаджи Амина аль-Хусейни. Хотя главным в афганской политике стран оси было, как справедливо считает современный российский историк Юрий Тихонов, «индийское» направление, еще в середине 1930-х годов разведки Германии и ее союзников развернули работу среди находившегося на территории Афганистана среднеазиатского басмачества. В том числе, пытаясь интегрировать это басмачество с пантюркистским движением в Синьцзяне. Связи турецких спецслужб в регионе были для этого просто бесценны.

После начала второй мировой войны возобновились басмаческие набеги на территорию советской Средней Азии. Первой работу среди среднеазиатских эмигрантов начала Япония, стремившаяся объединить силы афганского басмачества с враждебным СССР пантюркистским движением в китайском Синьцзяне. По просьбе японской стороны, еще в 1936 г. германской агентурой под личным руководством посланника в Кабуле Курта Цимке в Синьцзян была доставлена большая партия оружия (подробно об этом рассказывает Ю. Тихонов). Эта акция, раскрытая советской разведкой, вызвала большой дипломатический скандал, Германия была вынуждена отозвать своего посланника из Кабула. Отрабатывая старые турецкие связи, японская разведка активно занималась вербовкой среди узбекских эмигрантов в районе Ханабада, установила контакты с экс-эмиром Сейидом Алим-ханом и основными руководителями басмачества, туркменского – Кызыл Аяком, узбекского – Махмуд-беком, Курширматом и другими.

В 1938 г. послом СССР К. Михайловым было достигнуто соглашение с афганским премьер-министром Хашим-ханом, по которому афганское правительство обязалось не допускать японских граждан в северные провинции, кроме того, создавалась приграничная 30-километровая зона, в которую был закрыт проезд всем иностранцам. Всем зарубежным авиакомпаниям не разрешалось открывать авиалинии в Северном Афганистане и пересекать установленную 30-километровую зону. Договоренности 1938 г. сыграли важную роль в срыве планов стран оси по использованию афганской территории в качестве плацдарма для деятельности, направленной против СССР.

Нападение Германии на СССР резко изменило настроения афганской элиты. Группой военных во главе с принцем Мохаммадом Даудом был разработан план военной экспедиции на советскую территорию: предполагалось, что большинство частей Красной Армии из Средней Азии будет переброшено на западный фронт. К этому времени наиболее многочисленным, хорошо вооруженным и наиболее воинственно настроенным было туркменское басмачество. Именно с его лидерами и стремилась с турецкой помощью в первую очередь наладить взаимоотношения германская резидентура. В августе 1941 г. Кызыл-Аяк направил Хашим-хану письмо, в котором просил в будущем взять под покровительство Афганистана Бухару и сообщал о готовности выставить 40 тысяч вооруженных туркмен для ее «освобождения». В реальности он имел в своем распоряжении не более десяти тысяч человек, но поскольку вся эта деятельность подразумевала получение денежных выплат, численность эмигрантских формирований всегда была очень сильно завышена. В ноябре 1941 г., приглашенные на Лойя Джиргу в Кабул, лидеры басмачества обещали Хашим-хану, в случае ввода афганских войск в СССР, выставить 200 тысяч бойцов. Премьер-министр отдал распоряжение о выдаче оружия части эмигрантских формирований в районе советско-афганской границы. Разведки Германии и Японии продолжали активную работу по восстановлению агентурных связей среди среднеазиатской эмиграции, опираясь, в том числе, на турецкую агентуру в самой Турции и в странах Ближнего Востока.

В сентябре 1941 г. лидер узбекских басмаческих формирований Махмуд-бек начал создание в Баглане и, чуть позже, в Кундузе опорных пунктов абвера по переброске диверсионных групп на советскую территорию. К весне 1942 г. Махмуд-беком была создана организация, получившая в абвере название «Union», целью которой было возвращение бухарского престола Сейиду Алим-хану, который занимал выжидательную и осторожную позицию.

В 1942 г. Махмуд-бек был арестован афганской полицией по требованию посольства Великобритании. На короткий срок это дезорганизовало эмигрантские круги, но уже летом была создана новая организация «Фаал», с которой начал сотрудничать и экс-эмир: активное участие в работе организации принял сын эмира Умар-хан, сам эмир оказал существенную финансовую помощь. Среди лидеров «Фаала» наиболее заметными фигурами были Сейид Мубашир-хан Тирази, курбаши Курширмат, Нурмамад и Абдул Ахад Кары, представитель эмира Хаджи Бафа. Началась подготовка к походу на Бухару летом 1943 г. С германской стороны на базе близ Вроцлава шла и подготовка отрядов «Туркестанского легиона».

Эта широкомасштабная деятельность находилась под контролем советской и британской разведок (и более того, к этому времени спецслужбы СССР сумели наладить «контакты» с экс-эмиром Сейидом Алим-ханом, который начал получать от советской стороны крупные денежные суммы в ответ на пассивность). После мощного демарша двух посольств афганское правительство было вынуждено выполнить требования Великобритании и СССР, в апреле-июне 1943 г. кабульская полиция провела аресты среди узбекских и туркменских эмигрантов из Средней Азии, деятельность прогерманских группировок постепенно прекратилась.

Вопрос о взятии афганской территории под контроль двух держав – СССР и Великобритании, аналогично тому, как это было с Ираном, этот вопрос по отношению к Афганистану с повестки дня был снят вплоть до конца 1970-х гг. В 1980-годах Турция в ряду других стран стала одним из кураторов войны против кабульского правительства, ограниченного контингента советских войск и активизировала свою традиционную подрывную работу в советских республиках Средней Азии.

Часть 3

В декабре 1990 в Стамбуле прошел Международный курултай Туркестана, в центре внимания которого были т.н. «внешние тюрки». Турция стремительно принялась за реализацию планов по установлению своего доминирования и исполнению заказанной ей роли проводника интересов США в тюрко-мусульманских регионах. В 1992 году в Анкаре было создано Агентство по тюркскому сотрудничеству и развитию (TIKA), главной целью которого была названа координация связей в области банковского дела, а также подготовка государственных служащих и создание компьютерных сетей. Под влиянием кажущихся успехов тогда же, в 1992 году, президент Турции Тургут Озал провозгласил XXI век «веком Турции», а тогдашний премьер-министр Сулейман Демирель говорил о «турецком мире от Адриатики до Великой китайской стены» и о том, что Турция станет «культурным центром и историческим магнитом для новосуверенных государств».

Начиная с 1993 года в Турции проводятся встречи турецких руководителей с главами постсоветских государств и субъектов Российской федерации с преобладающим тюркским населением. При прямой и косвенной поддержке со стороны государственного руководства и государственных ведомств в Турции резко активизировались общественные организации, землячества, общины, фонды, работающие с общественностью мусульманских республик СНГ и республик в составе России. Но степень влияния Турции в разных странах Центральной Азии оказалась неодинаковой, различной — как в количественных, так и в качественных, содержательных характеристиках — таковой она остается и к настоящему времени.

Фиаско в Узбекистане: ИДУ, «Бирлик», Салай Мадаминов и др.

Единственной из стран региона, почти сразу после распада СССР дистанцировавшейся от разностороннего тесного сотрудничества с Турцией на основе тюркского единства, стал Узбекистан. Единственным и остается. Существует мнение, что помешала сближению двух стран турецкая установка на роль нового «старшего брата» для постсоветских республик, якобы, вступившая в противоречие с собственными амбициями Ташкента на региональное лидерство. Впрочем, свои амбиции такого рода были и в Алма-Ате и остаются в Астане, что не мешало и не мешает казахстанскому руководству поддерживать особые отношения с Анкарой и умеренно участвовать в турецких объединительных проектах, исходя исключительно из собственных интересов.

С Узбекистаном все оказалось проще. Именно в отношении Узбекистана уже в конце советского времени проявилась имманентная, складывавшаяся веками, сущность турецкой внешней политики для тюркоязычных стран и регионов: турецкое доминирование на основе все тех же доктрин панисламизма и пантюркизма. Уже в позднее советское время в ряде регионов Узбекистана прослеживается деятельность Национальной разведывательной организации Турции (Milli İstihbarat Teşkilati, MİT) по налаживанию контактов с неофициальными консервативно-религиозными кругами при посредничестве узбекской эмиграции в самой Турции, а также в Саудовской Аравии, Афганистане, Пакистане, странах Европы.

В Узбекистане, консолидировано работавшие в этом направлении, MİT и близкие к руководству Турции фонды и партии сразу допустили стратегическую ошибку, сделав ставку не на государственные структуры республики и распространение влияния в правовом поле, а обратившись к оппозиционным партиям и движениям, сохранявшим, как казалось из Анкары, верность идеологемам басмаческого периода. «Турецкий след» отчетливо прослеживается в деятельности возникавших на рубеже 1980-х — в начале 1990-х годов радикальных религиозно экстремистских и агрессивно националистических организаций «Адолат уюшмаси» (в Намангане), «Одамийлик ва инсонпарварлик» и «Ислом Лашкорлари» (в Коканде), ставших основой будущего Исламского движения Узбекистана (ИДУ). В последующем ИДУ до определенного времени в значительной степени и действовало опираясь на финансирование многочисленных турецких фондов и партий. Известно, например, о контактах Тахира Юлдашева с Мухаммадом Кучаком, секретарем коммерческого представительства турецкой фундаменталистской организации «Милли герюш вакфы», зарегистрированного в Кельне.

Интересно отметить, что Мухаммад Кучак также представлял в Германии интересы турецкой «Исламской партии Благоденствия», на основе которой позже была создана ныне правящая в Турции и возглавляемая президентом Реджепом Эрдоганом «Партия справедливости и развития» (Adalet ve Kalkinma Partisi, AK). Финансовую помощь ИДУ оказывали и другие турецкие организации — «Средневосточный тюркский союз», «Великий исламский Фронт», «Очаги исламского порядка» (действовавшая под крышей «Партии великого единства»), «Низами алем оджаклы» и т.п. Наряду с территорией находившегося под властью «Талибана» Афганистана и неконтролируемой Исламабадом пакистанской Зоны племен, Турция становится одной из главных площадок активности ИДУ. Наиболее известным примером является базирование в Турции организаторов и участников террористических актов 1999 года в Ташкенте.

Другой ставкой Анкары в Узбекистане была партия «Бирлик» с ее лидером Салаем Мадаминовым, известным и под звонким псевдонимом Мухаммад Салех. Диссидентствующий поэт времен горбачевской перестройки и в советское время отличался склонностью к национал-шовинизму, что, собственно, и помешало его карьере того времени. Созданная им партия «Бирлик» взяла за основу своей идеологии узбекизированную версию пантюркизма, опираясь на свой основной электорат — студентов из регионов и прослойку интеллигентов-единомышленников Мадаминова. В 1992-м году Салай Мадаминов стал главным оппонентом Ислама Каримова на первых в республике президентских выборах, которые вполне предсказуемо и проиграл, попытавшись затем организовать массовые протестные беспорядки в Ташкенте. Попытка не удалась. Мадаминов бежал в Турцию, затем перебрался в Норвегию и позже в Чехию, закончив на этом свою политическую биографию. Руководство Узбекистана же сделало из всего происходившего соответствующие выводы. В 1999-м году в Узбекистане были закрыты все турецкие учебные заведения, все обучавшиеся в Турции студенты были отозваны на родину. Межгосударственные отношения с того времени носят прохладно формальный характер.

Узбекистан — единственное из государств с тюркоязычным населением региона, не участвовавшее и не участвующее ни в одном из турецких межгосударственных проектов: Парламентской ассамблее тюркоязычных стран (ТюркПА), Тюркском совете (Совет Сотрудничества тюркоязычных государств), Всемирной ассамблее тюркских народов, Международной организации по совместному развитию тюркской культуры и искусства (ТЮРКСОЙ), ассоциируемыми с угрозой распространения смешанных с исламизмом идей пантюркизма, противоречащих светской парадигме развития Узбекистана. Этот факт вполне гармонично вписывается в одну из главных стратагем внешней политики РУз — приоритет двусторонних отношений над участием в каких-либо групповых альянсах. А Турция в сумме двусторонних отношений Узбекистана с внешним миром теперь уже устойчиво занимает не более чем очень средние позиции.

Разброд и шатания «сельджукской» элиты

Известная концепция «одна нация — два государства», привычно проецируемая на взаимоотношения Турции и Азербайджана, применительно к Туркмении, хотя и не так звонко, артикулируется в формуле о «родине предков», каковой для турок (конкурируя с более распространенной «алтайской версией») подразумевается территория нынешней Туркмении. Этот «духовный мост» в плане идеологическом влияет и на динамику развития двусторонних отношений. Любопытно,что наряду с «османизмом», приобретает свои смыслы и доктрина «сельджукизма», относясь в реальности к «зоне стратегических интересов — выгод», охватывающей территории бывшей Великой Сельджукской империи. Возникнув после распада СССР на линии, протянувшейся от Восточного Туркестана до Голанских высот и вглубь Северной Африки, концепция тюркского присутствия становится все более ощутимой, невзирая на временные спады активности. Существование Туркмении на линии интенсивной глобальной и региональной конкурентной борьбы (Пакистан-Афганистан-Туркмения-Иран-Ирак-Турция-Сирия-Египет) занимает важное место в геополитической модели «тюркского мира», образно позиционируя ее как преемника сельджукидов.

Эти идеологические концепты пока довольно осторожно озвучиваются в Анкаре, еще меньше они педалируются в Ашхабаде, идеолологическое пространство которой как для внешнего, так и для внутреннего употребления предельно сокращено. Именно поэтому тюрко-сельджукидское общее прошлое не помешало туркменскому руководству, вполне реалистично оценившему возможные последствия братской soft power, в 2011-м году резко сократить число турецких учебных заведений. Открытые первоначально в каждом областном центре, а затем и в других больших городах велаятов, они, как и везде, помимо качественного образования активно занимались продвижением столпов турецкой политики пантюркизма и панисламизма. И все бы ничего, если бы не подразумевало объединения народов тюркоговорящих стран под эгидой Турции, вступая в прямое противоречие с де-факто установившейся в основе туркменской официальной идеологии доктриной туркменоцентризма. В 1994 году в Ашхабаде открылся Международный туркмено-турецкий университет, а по всей стране дополнительно открылись турецкие учебные центры «Башкент». За годы работы через эти учебные заведения прошли тысячи молодых туркменов, еще сотни продолжили учебу в Турции. Как и во многих других странах, выпускники турецких учебных заведений сегодня составляют значительную часть новой туркменской элиты, стремительно замещая вместе с другими группами влияния старое постсоветское поколение.

Вообще, на протяжении последних полутора-двух лет в туркменской элите происходят неординарные процессы: если раньше можно было условно говорить о «консерваторах» и «либералах» в туркменской элите и во власти, то теперь можно уверенно говорить о турецкой и европейской фракциях. Удивительным образом консерваторы во многом персонально совпадают с турецкой фракцией. Либералы — с европейской. Турецкая, или консервативная, фракция представлена наиболее коррумпированной частью чиновников различных сфер деятельности: транспортной, строительной, торговой, медицинской. То есть тех, где присутствует турецкий бизнес. У многих туркменских чиновников есть серьезные бизнес-интересы в Турции, кто-то успел приобрести недвижимость, открыть счета, у многих там постоянно или временно живут родственники. Эта группа элиты является если и не «пятой колонной» Турции, то, во всяком случае, серьезной лоббистской группировкой. Коррумпированы турецким бизнесом и многие чиновники силовых структур — через многочисленные ведомственные стройки (жилые дома, офисы, инфраструктура), поставки техники, при проверках турецких фирм налоговыми органами и т.д. Турецкая коррупция не является единственной и доминирующей, но является существенной и играет немалую роль и имеет влияние в политике, чрезвычайно активизировавшись в последнее время.

«Либеральная» группа элиты стремится самостоятельно работать с международным бизнесом, чему препятствует неформальный институт турецкого посредничества, когда все технологии, товары, услуги в республике предоставлялись при посредничестве турецкого бизнеса. Это, как правило, молодые технократы, получившие образование на Западе. Долгое время карьеру многих из них сдерживала негласная установка на то, что, обучаясь за рубежом, они могли быть завербованы западными разведками и могут являться агентами влияния. Но потребность в профессионалах, особенно в банковской сфере, внешнеэкономической деятельности, в сфере закупок новых технологий, делала возможным карьерный рост для некоторых людей из этой категории. Для немногих: уже в 2016 году в рамках проводимой «борьбы с коррупцией» многие «проевропейские» представители элиты были удалены из правительства, из нефтегазового и финансового сектора, а протурецкая часть элиты не только сохранилась, но и очень сильно усилила свои позиции. Одновременно происходит и выдавливание из страны нетурецких фирм. Прекратила работать в Туркмении французская строительная компания Bouygues, более 20 лет бывшая главным подрядчиком правительства Туркменистана. Ее место заняла турецкая компания «Полимекс Иншаат Таахут ве Санаи Тиджарет А. Ш.», которая имеет сильных лоббистов в силовых структурах. Турецкие компании и спецслужбы резко усилили вмешательство во все внутренние процессы, стараясь не только укрепить свое влияние, но и максимально наполнить все структуры власти своими людьми.

В секторе газа

В целом, и в рассмотрении с конкретно-исторических позиций в том числе, в Туркмении турецкое влияние исторически было сильнее, нежели в регионе в целом, эта тенденция имеет множество объяснений, содержащих и учет Анкарой в своей политике интересов внешних ее кураторов, в частности, США. Несомненен интерес и к главному сектору туркменской экономики — природному газу. И к связанным с газовым экспортом проблемам региональной геополитики.

В принципе, позиция Турции по экспорту в Европу туркменского газа проста — новая труба из Прикаспия должна стать (желательно для Анкары — вместе с российским «Турецким потоком») частью турецкого газового распределительного хаба. Россия планирует продавать свой газ на границе Турции и ЕС, в случае с Россией Турция не сможет полностью распоряжаться газом, там иные схемы; что касается Туркмении, то здесь, учитывая фундаментальный принцип Ашхабада — «продажа на границе», Турция намерена газ просто скупать и продавать его дальше по своему усмотрению. ЕС рассматривает Турцию лишь как транзитную страну, не желая отдавать в ее распоряжение хоть какие-то функции по распределению и продаже, и, таким образом, возникают две разные — турецкая и европейская — концепции трубопроводной политики «Туркмения-Европа», конкурирующие между собой и оказывающие влияние как на внешнюю, так и на внутреннюю политику в Туркмении. В вопросе контроля над туркменскими газовыми ресурсами сталкиваются, таким образом, три направления — имея в виду и действующее китайское.

На фоне обеспокоенности судьбой туркменского газового экспорта Турции, заинтересованной в своей роли главного транзитера — диспетчера газовых потоков для Европы, обращает на себя внимание растущая уже третий год напряженность в районе туркмено-афганской границы. Вкупе с неоднозначной турецкой активностью в этом регионе. Активизация этнически туркменских талибских групп у туркменской границы в контексте региональной энергетической ситуации заставляет задуматься о формируемом для Туркмении «геополитическом тупике», некоем цунцванге, подразумевающем подведение Ашхабада к ситуации отказа от всех иных вариантов экспорта, кроме турецкого. Синхронно с приграничными боестолкновениями возникают и очаги внутриполитической нестабильности — прежде всего в Марыйском и Тедженском оазисах, являющихся принципиально важными для продолжения и наращивания добычи газа для китайского экспорта. При всем том, что сам вопрос экспорта туркменского газа в западном направлении относится пока к разряду скорее мифологических.

Гюлен и Milli İstihbarat Teşkilati — комплиментарная пара турецкого влияния

В Афганистане турецкая политика распространения своего влияния осуществляется в двух взаимосвязанных форматах. Это деятельность турецких государственных структур и это деятельность структур, связанных с Фетхуллахом Гюленом. Ярким примером этого «комплексного подхода» может служить деятельность в афганском Бадахшане подконтрольной Фетхуллаху Гюлену, организации «Джамаате Аракат Хедмат». Ее руководитель окончил в Казахстане турецкую школу, жил в Турции, в Пакистане, работая в гуманитарной организации подконтрольной Гюлену, с формальной задачей оказания помощи тюркоязычному населению Бадахшана, одновременно находится под контролем MIT, в ходе поездок в Турцию неоднократно лично встречался с директором MIT Хаканом Зиданом.

Через структуры «Нурджулар» (организация Фетхуллаха Гюлена) в Кабуле, Герате и Мазари-Шарифе действуют International Afghan-Turkish School, которые являются центрами влияния на местах. В Герате они работают в основном с этническими туркменами, в Мазари-Шарифе — с узбеками. Численность афганцев, направляемых на учебу в Турцию, исчисляется уже многими тысячами. Еще одно направление активности в Афганистане — работа с афганскими бизнесменами, работающими в странах Центральной Азии (в том числе по финансированию незаконных экстремистских и террористических группировок в регионе). Конечно же, в первую очередь — это работающие в бизнесе выпускники турецких школ…

Часть 4

В основу стратегии распространения турецкого влияния в регионе с 1991 года была заложена демонстрация собственного примера «успешного функционирования светской политической системы с элементами демократии западного типа, которой удалось в условиях доминирования в обществе приверженцев ислама провести рыночные преобразования».

Впрочем, по большому счету турецкое присутствие в регионе изначально было ограничено в силу слабого инвестиционного потенциала. Поэтому, не связывая себя крупномасштабными проектами, Анкара активно продвигает программы из soft power. Экономическое сотрудничество в целом несопоставимо с экономическим влиянием Китая, России, других стран, это относится как к общим объемам турецких инвестиций, так и к финансовой помощи в виде грантов, кредитов и различной технической поддержки. За исключением Узбекистана, во всех постсоветских странах региона заметное место занимает лишь малый и средний турецкий бизнес, на большее со стороны Анкары не делается даже заявок.

Исключением, в основном пока декларативным, являются, пожалуй, лишь отдельные инициативы в энергетической сфере, связанные с идеей транспортировки в западном направлении углеводородных ресурсов Туркмении и Казахстана, а также в сфере коммуникаций. Энергетические проблемы относятся к компетенции учрежденного в 2009 году в Стамбуле Совета сотрудничества тюркоязычных государств, в состав которого входят Азербайджан, Турция, Казахстан, Туркмения и Киргизия. На IV саммите Совета в июне 2014 года в Бодруме обсуждалась, в частности, возможность транспортировки каспийских углеводородов в Европу, там же была подписана декларация «Тюркский совет — современный Шелковый путь», артикулировавшая начало реализации запущенного в 2008 г. министерством промышленности и торговли Турции проекта «Шелковой путь». Цель проекта — связать турецким транзитом европейские и азиатские рынки, — изначально была и остается декларативной и неконкурентной по отношению к известному китайскому проекту. Гипотетически «тюркский проект» конечно же, выглядел конкурентом интеграционным планам России по созданию ЕАЭС. Но в реальности и благодаря тому, что состав стран-участниц и цели турецкого проекта частично совпадают с китайскими, они могут в перспективе взаимно дополнять друг друга, но Турция в этой связке может быть лишь элементом китайского проекта и никак иначе. Значительно успешнее утвердилась в регионе турецкая «мягкая сила».

Турецкий вектор Бишкека

Анкара уже 18 декабря 1991 года первой признала суверенитет и независимость Киргизии, которая тут же была вовлечена в экономическое, политическое и культурное сотрудничество, включая и религиозное. В 1992 году в республике появились первые международные школы в рамках сетевой структуры «Себат», подконтрольной движению «Нурджуллар» («Хизмет») Фетхуллаха Гюлена. С самого начала деятельности этих школ и лицеев религия сопровождала процесс обучения, хотя и не занимала главенствующей роли. Образовательная программа строится в соответствии с государственными стандартами министерства образования КР, но преподавание этики трактуется в тесной связи с религией, а личный пример религиозной практики преподавателей оказывает немалое влияние на учащихся. В результате большинство из них становятся практикующими мусульманами, начинают изучать труды Фетхуллаха Гюлена по тематике этики и ислама. Для обеспечения качественного религиозного образования лицеи делятся на сугубо мужские и сугубо женские. В 1992-2012 годы были открыты 22 лицея сети «Себат», международные школы SilkRoad и Cambridge, а также частный университет «Ататюрк Ала-Тоо» и Турецко-Киргизский университет «Манас». В условиях чрезвычайно лояльного отношения ко всему турецкому со стороны государства на протяжении всего постсоветского времени в Киргизии было обеспечено наиболее значительное присутствие турецких школ в сравнении с соседними странами. За четверть века выпускники турецких образовательных учреждений, синхронно с образованием в большом числе случаев обретшие и специфическое мировоззрение, следующее уже интересам не собственной страны, составили значительную часть киргизской элиты. Важно при этом понимать, что как и во всех странах региона, турецкая политика распространения своего влияния и переформатирования местных элит осуществляется в двух взаимосвязанных форматах: по взаимодействующим в общих целях каналам турецких государственных структур и структур, связанных с Фетхуллахом Гюленом.

Именно поэтому случившийся в сфере публичной политики конфликт между Бишкеком и Анкарой по поводу судьбы гюленовских школ в Киргизии не имеет принципиального значения, а с точки зрения турецких целей в республике имеет краткосрочный и в большей степени имитационный характер. С точки зрения турецкого влияния Киргизия уже прошла точку невозврата, а в условиях современной внутритурецкой ситуации просто стала объектом разбирательств между двумя турецкими конкурирующими политическими группами.

Помимо уже обозначенной идеологической и политической «протурецкости» важной части киргизской элиты, в этой вовлеченности имеют значение и бизнес-интересы многих ведущих киргизских действующих политиков, непредусмотрительно связавших их как с бизнес-структурами Фетхуллаха Гюлена, так и с иными турецкими кругами, оказавшимися сегодня на стороне его оппонента, действующего президента Реджепа Тайипа Эрдогана. Не менее трети товаров, поступающих в Киргизию по импорту, имеют турецкое происхождение, целым рядом политиков в свое время были вложены финансовые средства в турецкие объекты в самой Турции (в том числе — принадлежащие курдским бизнесменам, и в том числе — поддерживающим курдские движения в Турции). В связи с этим сегодня в этой сфере происходит определенная активность по выводу активов из Турции (в частности, в Катар, ОАЭ и другие арабские страны), что, впрочем, не означает разрыва межэлитных связей. На эти связи лишь краткосрочно проецируется кризис внутриполитической идентичности самой Турции, что только подчеркивает глубину зависимости Бишкека от Анкары.

После денонсации соглашений с Россией о строительстве Верхненарынского каскада ГЭС и Камбаратинской ГЭС-1, Турция для Киргизии стала крупнейшим торгово-экономическим партнером. Разочарование руководства Киргизии первыми результатами вступления в ЕАЭС компенсировалось активизацией турецкого направления: в конце 2015 — первом полугодии 2016 года в Анкаре состоялись два двусторонних бизнес-форума, где, помимо иного, киргизской стороной смело декларировались возможности республики по обеспечению доступа турецких товаров на рынки ЕАЭС. Турецкая сторона инициировала строительство в КР нескольких промышленных экономических зон, а заодно и военных учебных заведений в дополнению к обучению сотен киргизских военнослужащих в Турции. Устойчивое военное сотрудничество с Анкарой в Бишкеке трактуется как работа по налаживанию сотрудничества между ОДКБ и НАТО и в нем не видят никаких противоречий обязательствам КР перед ее формальными союзниками.

И пока успешная «многовекторность» Астаны…

Если взаимодействие Анкары с Бишкеком имеет все-таки более «скрытые» (но оттого не менее развитые) формы, то взаимоотношения Турции с Казахстаном развиваются преимущественно в межгосударственном формате. При этом именно Казахстан в отношениях с Турцинй утвердить наиболее продвинутые, но и вполне равноправные отношения, исключающие чье-либо доминирование. В отношении турецко-казахстанского сотрудничества в турецком политическом истеблишменте обсуждается даже проект: сформировать единое политико-экономическое пространство для всех тюркских государств (не только центральноазиатских) — с общим рынком, единой региональной энергосистемой, системой транспортировки энергоресурсов. Но этот проект изначально гипотетичен: казахский пантюркизм как идеология определенной части общества имеет не столько протурецкий, сколько собственный, автохтонный, характер, и опирается на соответствующее наследие собственных казахских отцов-основателей эпохи джадидского движения первой трети XX века, а не на турецкие скрижали.

Государственное же взаимодействие с Турцией в Казахстане вполне прагматично и осуществляется, исходя из широкого спектра собственных интересов. Так, к примеру, начиная с середины 1990-х годов руководству Казахстана и казахстанской дипломатии удается уходить от участия в турецком в своей основе и конфликтогенном с точки зрения России проекте транспортировки нефти по маршруту Баку-Тбилиси-Джейхан, как и так называемом «Транскаспийском газопроводе», сохраняя при этом ровные межстрановые отношения. Казахстан умеренно и бесконфликтно участвует в инициируемых Турцией проектах сотрудничества с тюркской интеграционной основой, даже сам инициировав создание Совета Сотрудничества тюркоязычных государств. При этом степень казахстанского участия очевидно демонстрирует понимание того, что большинство этих проектов носит преимущественно декларативный характер и не влечет для Казахстана какой-то серьезной практической пользы.

Недавняя ситуация с турецкими учреждениями образования также может служить примером гибкого и неконфликтного подхода к взаимоотношениям с Турцией. Международный общественный фонд «KATEV» был создан в Казахстане в 1997 году для координации работы учреждений образования с турецкой стороны. Под руководством фонда «KATEV» находятся 28 казахско-турецких лицеев, университет имени Сулеймана Демиреля, колледж имени Сулеймана Демиреля, Джамбульский экономический колледж в городе Тараз, начальная школа «Шахлан», международная школа «НурОрда». Если в соседней Киргизии обращение Анкары о закрытии находящихся под контролем Гюлена учреждений стала почвой для конфликта на уровне руководства двух стран, то ответ президента Казахстана по этому вопросу был сдержанным и, главное, максимально сбалансированным: «Мы не поддержим тех, кто действует против Турции. Это не соответствует нашим интересам. Мы не хотим этого. Мы договорились по этому поводу. Министерства образования обеих стран, создав рабочую группу, проведут проверки в школах. И если связь будет определена, мы отправим этих преподавателей обратно, а у Турции попросим новых учителей». Учитывая позже подтвержденное участие Нурсултана Назарбаева в урегулировании турецко-российских отношений и тот факт, что визит президента Казахстана был первым визитом на уровне главы государства, осуществленным в Турцию после попытки переворота 15 июля, вопрос об учебных заведениях безо всякого конфликтного сопровождения остался в компетенции руководства Казахстана.

В анклаве

Таджикистан в постсоветской Центральной Азии это своеобразный этнолингвистический анклав, или полуанклав, он единственный из стран региона не имеет преобладающего тюркского населения. С учетом определенной специфики восприятия частью таджикской интеллигенции, тенденции к распространению иранского влияния, а также сложного периода внутриполитического конфликта в 1990-х годах, турецкая soft power проникла в республику лишь в начале 2000-х и особо успешных позиций пока не поимела. В 2007 году открыла в Таджикистане свое представительство международная (турецкая) организация (платформа) «Диалог Евразии». Совместно с министерствами РТ, академией наук, Национальной библиотекой, вузами, неправительственными организациями она работает преимущественно в культурно-просветительских, классических для «мягкой силы», формах. Организацией проспонсирован ряд книжных изданий, это как книги Фетхуллаха Гюлена, так и издания о президенте Таджикистана, демонстрирующие лояльность к существующему политическому режиму. «Диалог Евразии» выпускает журнал под этим же названием, наполняемый в основном статьями видных представителей таджикской интеллигенции, местных чиновников о Гюлене и его учении. Среди книжных изданий — «Философия Гюлена в таджикской прессе», «Смысл толерантности», «Толерантность — основа мира», «Семья и развитие личности детей (Мысли Гюллена)», «Идейное пространство Гюлена»…

По просьбе правительства Реджепа Эрдогана, в 2015 году министерство науки и образования Таджикистана отказало в продлении лицензии турецкой компании «Шалола», которая являлась учредителем семи турецких школ в республике. Все они переданы в ведение министерства науки и образования и продолжают работать. Альтернативой, созданной уже по инициативе официальной Анкары, является действующий в Душанбе бесплатный Центр обучения турецкому языку «ТОМЕР», значительная часть выпускников которого способствует росту числа студентов, обучающихся непосредственно в вузах Турции, посольство Турции в Душанбе активно действует по открытию других центров обучения турецкому языку и отделений тюркологии в университетах Таджикистана.

Турецкий бизнес также слабо представлен в Таджикистане, естественно, что Таджикистан не является участником и тюркоязычных альянсов. В определенной мере, как и в истории с Узбекистаном, в последние годы картину двусторонних отношений несколько портит присутствие на территории Турции таджикистанских оппозиционеров — от лидера Партии Исламского возрождения Мухиддина Кабири до функционеров движения «24». Более того, официальный Душанбе в 2015 году обратился к правительству Турции (и всех стран-участниц Интерпола) с просьбой о выдаче лидера ПИВТ, оставшейся без ответа. Впрочем, влияние в Таджикистане вряд ли принципиально важно для стратегических установок турецкой политики, важно присутствие, связующее обеспечивающее заполнение всего регионального пространства.

Уйгурский фронт: от «Шарк Азатлык Ташкилаты» и ИДВТ до «Джебхат ан-Нусры» и ДАИШ

Традиционно более принципиально важна для реализации этих стратегических установок турецкая политика последних десятилетий в Синьцзяне, где наследие эпохи Йеттишаара и бадаулета Якуб-бека в условиях жестко державной политики Пекина в течение полувека успешно трансформировалось в тривиальный терроризм под этническими и религиозными лозунгами, во внешней политической поддержке которого Турция занимает далеко не последнее место.

Распад СССР и появление в Центральной Азии тюркомусульманских в своей основе государств явились своего рода катализатором очередного всплеска сепаратистских настроений в Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР. На первом этапе, примерно до середины 1990-х годов, наличие в Казахстане, Киргизии и Узбекистане достаточно многочисленной уйгурской диаспоры заметно активизировало ряд уйгурских организаций националистического (пантюркистского) и религиозно-экстремистского толка, в частности «Международный комитет освобождения Туркестана» (бывший «Национальный фронт Восточного Туркестана»), «Организация освобождения Туркестана», «Исламская партия Восточного Туркестана» (ИДВТ), «Шарк Азатлык Ташкилаты» и других. В декабре 1992 года в Стамбуле при поддержке турецких государственных структур прошел Всемирный уйгурский курултай (съезд), принявший решение о переходе к вооруженным методам борьбы за «независимость», начались планомерные поставки литературы экстремистского содержания, и затем и переброска оружия в СУАР. Основными финансирующими сторонами были Саудовская Аравия и Турция, но при этом контакты политико-идеологического характера в большей степени действовали с турецкими контрагентами (что в определенной мере связано с религиозными воззрениями; уйгурский ислам, как и в основном и турецкий, имеет суфийский характер, в отличие от ваххабитского саудовского).

На протяжении последующего времени в СУАР было зарегистрировано более 700 вооруженных акций, взрывов и диверсий, направленных против китайского присутствия. ИДВТ публично взяла на себя ответственность более чем за 200 актов терроризма. Важная идеологема в попытках других уйгурских организаций оправдать террористические методы антикитайской деятельности содержит в себе апелляции к боснийской и косовской ситуациям в бывшей Югославии, где так же имела место открытая турецкая поддержка национал-сепаратистов, изумительно вписывавшаяся в общую позицию союзников Турции по НАТО. Не случайно, в американских СМИ уже неоднократно проводятся прямые аналогии между боснийской и косовской — с одной стороны, и синьцзянской — с другой, проблемами.

Уйгурская проблема занимает весьма важное место во взаимоотношениях Китая и Турции. На официальном уровне руководство КНР всегда подчеркивало, что ее отношения с Турцией детерминируются позицией Анкары относительно уйгурского терроризма. Открыто действующие в Турции уйгурские центры Пекин рассматривает как террористические организации и требует прекращения их деятельности. В свою очередь, Турция при всех ее администрациях последних десятилетий, формально признавая территориальную целостность Китая, выступает с позиций защиты прав уйгуров в рамках либерально-демократической риторики, а по существу — поддерживая позицию отделения СУАР от КНР. В целом это было и остается сложной дилеммой турецкой внешней политики.

В 2009 году во время масштабных беспорядков в Урумчи и других районах СУАР Турция оказалась единственным исламским государством, которое осудило действия правительства КНР, тогдашний премьер-министр Реджеп Тайип Эрдоган назвал события в СУАР «геноцидом» уйгуров. Уйгурская проблема лежит в основе сильных антикитайских настроений в турецком обществе: численность уйгуров в Турции оценивается примерно в 300 тысяч человек, при этом постоянно растет число «беженцев» из СУАР, многие из которых затем оказываются в рядах «джихадистов» в Сирии и Ираке. По разным данным, в составе так называемого ИГИЛ (или ДАИШ, запрещено в РФ) и «Джебхат ан-Нусры» (с июля 2016 года — «Джебхат Фатах аш-Шам») воюет до 5 тысяч уйгуров из СУАР КНР, которые представляют собой один из самых крупных иностранных террористических легионов, китайские СМИ уверенно сообщают об их поддержке турецкой MIT и саудовской «Аль-Мухабарат Аль-амма» (Служба общей разведки).

Синхронно Турция участвует в проработке маршрутов доставки грузов из Китая через Центральную Азию и Каспийское море в Европу, минуя Россию. В Анкаре полагают, что, таким образом, китайский проект «Экономического пояса Нового Шелкового пути» подменяется магистралями, где превалировать могут интересы Турции и ее тюркоязычных партнеров, оживляя во многом снизивший свою актуальность в конце 1990-х пантюркистский проект. Чрезмерное увлечение этническим и религиозным факторами представляет собой слабое место турецкой политики: современные международные отношения подвергают серьезным испытаниям любую чересчур доктринальную внешнюю политику, а тем более — неизменно основанную на столь эфемерных для нынешнего прагматичного мира концептах как «этническая солидарность» и приверженность религиозному единству.

* * *

В разгар «арабской весны» Анкара четко позиционировалась в роли регионального лидера и представителя «интересов народов», оказывая поддержку оппозиционерам в Тунисе, Ливии, Египте, что, кстати, в армейских кругах самой Турции вызывало серьезное недовольство. Турецкому генералитету был ближе прецедент отстранения от власти «Братьев-мусульман» египетскими военными во главе с нынешним президентом Египта Абдул Фаттахом Ас-Сиси в июне-июле 2013 года. Впрочем, в Турции Эрдоган сумел не допустить египетского варианта развития событий, на краткосрочную перспективу Реджеп Тайип Эрдоган стал главным выгодополучателем в последствиях событий неудавшегося военного переворота 15 июля или, по одной из важных версий, имитации такового.

В любом случае, Турция относится к числу тех стран, где внешнеполитические стратегии в силу внутренних перемен могут быть лишь слегка откорректированы, сохраняя свою базовую сущность, в основе которой лежат все те же доктрины, ведущие историю из времен Блистательной Порты. К примеру, вопреки звучащей антиамериканской риторике и намекам на сближение с РФ, ЕАЭС, среди всего разнообразия турецких политических сил нет таких, кто, гипотетически придя к власти, осуществил бы в турецкой политике свой «поворот на Восток», или «на Север». А уверенный рост нестабильности на арабском Ближнем Востоке и тупиковая ситуация в отношениях с Европейским союзом уже в самой обозримой перспективе могут привести к тому, что центральноазиатское направление может стать важнейшим среди геополитических приоритетов Турции.

Александр Князев

25.08.2016

Источник: gumilev-center.af

Tweet