Совместные российско-таджикские антитеррористические учения на юге Таджикистана с довольно-таки беспрецедентным применением российских Военно-космических сил (ВКС) проходят на фоне весьма любопытной китайской военно-дипломатической активности в странах региона.
За короткое время в Пекине состоялись переговоры министра внутренних дел Таджикистана Рамазона Рахимзода и министра общественной безопасности КНР Го Шэнкуня. Через пару дней в Душанбе встретились начальники генштабов Китая, Таджикистана и Пакистана при участии специального комиссара по борьбе с терроризмом и вопросам безопасности КНР Чэн Гопиня, после чего начальник штаба Народно-освободительной армии Китая (НОАК КНР) генерал-полковник Фан Фэнхуэй вылетел в Кабул. Среди частных решений – создание совместного антитеррористического центра МВД РТ и Министерства обороны КНР в Душанбе и солидная китайская военная помощь афганским силам безопасности. Но очевидно, что речь идет не только о политическом взаимодействии или координации действий полицейского характера. Эти аспекты на уровне армейских генштабов не обсуждаются, и речь идет о формировании договорно-правовой базы между Пекином, Душанбе, Кабулом и Исламабадом, позволяющей в перспективе применение вооруженных сил в обеспечении декларируемых целей.
Список декларируемых генералами целей на первый взгляд выглядит довольно стандартно: это сотрудничество в борьбе с терроризмом, экстремизмом, сепаратизмом, транснациональной преступностью, незаконным оборотом наркотиков и оружия. Понятно, что основным источником называемых угроз является находящийся в состоянии войны Афганистан. Новаторски выглядит здесь один из вопросов, обсуждавшихся преимущественно на двустороннем китайско-таджикском уровне: вопрос обеспечения безопасности китайских предприятий и иных экономических объектов в Таджикистане. Обеспечивать есть что: 48%, 50%, 58% – так росла доля прямых китайских инвестиций в экономику Таджикистана с 2013 по 2015 год. В Пекине вызывает беспокойство (в том числе в контексте его экономических интересов) внутриполитическая ситуация в Таджикистане. Это и заставляет КНР активизировать с Душанбе военное сотрудничество, за которым, можно допустить, стоят (или появятся) гарантии стабильности для действующего политического режима в Республике Таджикистан (РТ).
Последние буквально полгода традиционно входивший в зону военно-политического влияния и соответствующей ответственности России, не получая от Москвы желаемых экономических преференций, Таджикистан начал совершать нежелательные – с точки зрения Пекина – внешнеполитические действия. Это, например, конфликт с Ираном по поводу визита в Тегеран председателя запрещенной Партии исламского возрождения Мухитдина Кабири, а также демонстративные попытки поиска партнеров в Саудовской Аравии и других арабских странах.
Если предположить вероятность сценария какой-либо внутриполитической нестабильности, руководство Таджикистана вряд ли не уверено в том, что Россия станет военными средствами вмешиваться в ситуацию, как это было во время гражданской войны 1990-х годов. Активизация военного сотрудничества с КНР является демонстрацией для Москвы со стороны Душанбе. Вложивший в Таджикистан серьезные финансовые средства Китай может в большей степени оказать содействие в сохранении стабильности самого политического режима.
Вовлечение в этот процесс Пакистана может иметь еще одно значение. Не секрет, что военные круги Пакистана уже несколько десятилетий имеют особое влияние на экстремистские и террористические группировки, действующие в Афганистане, включая и приграничье с Таджикистаном. Не исключено, что в рамках трехстороннего сотрудничества в сфере безопасности были обсуждены и вопросы активизации пакистанских сил безопасности в направлении северо-восточных провинций Афганистана, граничащих и с Таджикистаном, и – небольшим участком – с Китаем. Для Китая этот регион имеет особое значение (помимо обеспечения безопасности как таковой) и для реализации ряда проектов Экономического пояса Нового шелкового пути. В частности, 13 марта 2016 года, по сообщениям афганских и пакистанских информагентств, было принято решение и начата дислокация на постоянной основе частей НОАК КНР на пакистанской территории для защиты китайско-пакистанского экономического коридора, ведущего из порта Гвадар в китайский Синьцзян. Можно предположить, что это лишь первая ласточка китайского военного присутствия в странах региона.
Скорее в политическом, нежели в военном, плане сближение силовых структур Пакистана с аналогичными в РТ может быть и определенным сигналом для Индии, традиционно являющейся региональным конкурентом и для КНР, и для Исламской Республики Пакистан (ИРП) и пытающейся эпизодически усиливать свое влияние в Таджикистане и Афганистане, в том числе в регионах проживания исмаилитов. РТ, ИРП, ИРА (Исламская Республика Афганистан) и КНР – это четыре страны, где в разной степени остро, но гипотетически существует опасность исмаилитского сепаратизма и планов создания исмаилитского государства. Естественно, в противодействии этому заинтересованы и в Пекине, и в Исламабаде, и в Душанбе.
Попытка создания подобного военного альянса, стань он реальностью, де-факто дезавуирует антитеррористический компонент ШОС (в том числе Региональную антитеррористическую структуру ШОС). Существование ОДКБ в таком случае просто игнорируется. В этом контексте нельзя исключать того, что проходящие в Таджикистане армейские учения помимо их основного предназначения также имеют демонстрационный и упреждающий характер, только уже для Таджикистана и Китая со стороны России.
Александр Князев, доктор исторических наук, эксперт по Центральной Азии и Среднему Востоку
15.03.2016
Источник: НГ