На протяжении уже более десяти лет движение «Талибан» остаётся главной силой вооружённой оппозиции, противостоящей официальному Кабулу. Для антиправительственной группировки оно обладает большой жизнестойкостью, поскольку пережило свержение своего режима и по-прежнему, несмотря на понесённые потери и раскол, продолжает участие в антиправительственной деятельности. Чтобы приспосабливаться к меняющейся ситуации в стране, талибам требовались изменения, коснувшиеся в том числе и сферы пропаганды.

В этой статье мы рассмотрим одну из тенденций, ярко проявившейся в деятельности движения в последние несколько лет его деятельности, и в определённой степени послужившей предвестником его заката. Пропагандистской концепции, подлежащей нашему рассмотрению, можно присвоить обозначение «Талибан с человеческим лицом». Безусловно, подобный термин не использовался самими талибами, но по сути отражает стремление движения к созданию гуманного, человечного образа боевика в глазах населения.

«Талибан» в поисках социальной базы

После ввода в страну иностранных войск, формирования нового правительства и значительного повышения степени открытости информации социальная база движения «Талибан» серьёзно пошатнулась. Годы талибского режима, военных преступлений и других нарушений прав человека и без того принесли разочарование многим прежним сторонникам талибов, прежде видевшим в их лице защитников независимости страны. Террора как привычного для боевиков средства сохранения и утверждения своей власти было недостаточно. Изначально эту проблему для талибов заслоняла более актуальная проблема прямых боевых действий. Кроме того, положение нового правительства в те времена ещё казалось непрочным, а будущее страны – неопределённым для всех афганцев.

Чтобы сделать вывод о необходимости новых приёмов для формирования устойчивой социальной базы, талибам потребовалось более десяти лет – за это время окончательно утвердился демократический режим в стране, начали постепенно укрепляться и развиваться местные силы безопасности, повысилась активность правозащитных организаций. Случаи нарушения прав человека стали всё более широко обсуждаемой проблемой, волнующей общественность. Атаки против женщин, диверсии против образования и борьба со свободой слова, будучи освещёнными в СМИ, каждый раз приводили к вспышкам гнева против нарушителей. Именно в этих условиях начала стихийно формироваться новая талибская идеология, в которой приверженцы повстанческого движения начали пытаться нетрадиционным для них способом вернуть себе расположение населения.

Как уже было упомянуто ранее, мы назвали концепцию, утверждаемую талибами в рамках данной тенденции, «“Талибан” с человеческим лицом», поскольку движение начало прилагать усилия для гуманизации своего образа, стремясь найти отклик в душах простых людей. Изначальный образ воина джихада, культивирующийся во многих радикальных исламских группировках, вызывал всё большее недоверие у афганского населения. Талибы скомпрометировали себя многочисленными военными преступлениями, и чтобы восстановить свою репутацию и обновить социальную базу, движению требовался иной подход. Таким образом, талибы попытались стать ближе к народу, стремясь доказать населению, что разделяют взгляды и чувства простых афганцев в отношении многих вопросов, не являются приверженцами насилия и радеют о простой, мирной и благополучной жизни.

«Талибан» осуждающий. Заявления о непричастности к преступлениям

Подобная тенденция наиболее ярко проявилась в заявлениях, в которых талибы отрицали свою ответственность за те или иные преступления. Обычно подобные происшествия, к большинству из которых движение было причастно, на уровне пропаганды оставлялись им без внимания, но преступления, вызывавшие особый общественный резонанс, стали предметом комментирования со стороны вооружённой оппозиции. К таковым относились диверсии против образования, прежде всего отравления в школах, а также отдельные случаи жестоких расправ над мирными жителями. Комментируя подобные события, талибы не только заявляли о своей непричастности, но и осуждали атаки, стремясь в ещё большей степени дистанцироваться от громких преступлений в глазах населения. В некоторых случаях представители повстанческого движения даже заявляли о попытках их дискредитировать посредством приписывания им ответственности за злодеяния.

Следует упомянуть и о полемике талибов с международными организациями, прежде всего с ООН, касательно статистики потерь среди мирного населения. Каждая публикация развёрнутого отчёта о гражданских потерях с указанием ответственности сторон конфликта за ту или иную долю смертей или случаев ранений, неизбежно влечёт за собой протесты со стороны представителей повстанческого движения, оспаривающих достоверность статистики и требующих её пересмотра. Тем не менее, указанные выпады, в отличие от единичных случаев осуждения конкретных преступлений талибами, в целом укладываются в рамки традиционной военной пропаганды и являются в значительно меньшей степени эмоционально окрашенными – таким образом, они имеют лишь косвенное отношение к задаче формирования образа «талиба с человеческим лицом».

Талибы «с человеческим лицом» и программа примирения

Свою роль в гуманизации образа талибов в глазах общественности сыграла программа примирения, стартовавшая в годы президентства Хамида Карзая. В эти времена в правительственной риторике закрепилось упоминание о талибах как о «бедных обманутых братьях». Подобную терминологию не поддержали многие афганцы, и в адрес главы государства по этому поводу нередко звучала критика, но, тем не менее, образ талиба как человека, желающего мира, начал активно эксплуатироваться в средствах массовой информации, и нередко использовался самими участниками программы в публичных выступлениях.

Безусловно, подобный образ имел и негативные стороны – боевик «Талибана» представлялся наивным человеком, подверженным чужому влиянию и готовым совершать преступления, будучи долгое время не в состоянии трезво оценить ситуацию. Сами лидеры движения, безусловно, желали сформировать у населения иное представление о талибах, но риторика программы примирения косвенно поспособствовала их целям.

В частности, вскоре после начала программы талибы начали использовать в своих обращениях призывы к примирению, обращённые к бывшим соратникам. Руководство движения неоднократно заявляло об отказе от мирного диалога с официальным правительством, но в то же время, используя риторику, аналогичную государственной, призывало бывших противников Кабула к примирению с «Талибаном», предлагая им возможность примкнуть к рядам движения или же – в менее предпочтительном, но допустимом варианте – вернуться к мирной жизни, отказавшись от «поддержки неверных», и получить от талибов амнистию и гарантии безопасности. Таким образом в пропаганде повстанцев, пусть и не вполне ожидаемо для них самих, начал вырисовываться принцип милосердия и прощения. Несмотря на то, что талибы нередко расправлялись с бывшими соратниками, вступившими в программу примирения, равно как и с бывшими моджахедами, в своих новостных сообщениях повстанцы склонны приветственно рассказывать о случаях перехода стражей порядка на их сторону.

Некоторые проявления концепции «“Талибана” с человеческим лицом», прежде всего представленные как заявления представителей движения, можно охарактеризовать как заигрывания с Западом. Образ «умеренного», «либерального “Талибана”» определённо вызывает интерес сторон, заинтересованных в мирных переговорах с повстанческим движением. Безусловно, в данном случае речь идёт не о доверии к пропагандистской концепции талибов, а о возможности использовать её в своих целях. Тем не менее, в этом отношении движение не пошло дальше пропаганды – на уровне взаимодействия с международным сообществом их привлекает именно международное признание, а переговоры по данному вопросу ведутся на языке политических требований, и апелляции к принципам гуманности здесь уже неуместны, особенно на фоне категорического нежелания талибов взаимодействовать с официальным Кабулом.

Либеральный «Талибан». Повстанцы о правах человека и женском образовании 

Уязвимым местом в концепции «“Талибана” с человеческим лицом» стало печально известное отношение повстанцев к правам женщин, а также репрессии и атаки, направленные против образования, культуры и свободы слова. То, что талибы стремились искоренить или жёстко ограничить, находясь у власти, и впоследствии становилось целью диверсий. В пример достаточно привести многочисленные нападения на школы, музыкальные магазины, представительства СМИ и отдельных журналистов, атаки против женщин-госслужащих и сотрудниц общественных организаций – подобные диверсии нередко приводили к человеческим жертвам, прежде всего среди мирных жителей. Как уже упоминалось ранее, талибы не признавали своей причастности к подобным преступлениям, а в некоторых случаях напрямую осуждали их, но этой риторике недоставало конструктивного начала.

Периодически талибы делали заявления о признании прав женщин, хотя и не конкретизировали данное понятие. Единственной характеристикой подобных прав обычно являлось упоминание об их соответствии нормам Ислама, но конкретные свидетельства того, что талибы склонны принять права женщин на активное участие в общественной жизни, отсутствовали.

Тем не менее, в апреле 2012 года представители повстанческого движения опубликовали беспрецедентное заявление о том, что не являются противниками женского образования. Идеологи движения представили это не как свидетельство либерализации своих взглядов, но как позицию, изначально присущую «Талибану». В заявлении отмечалось, что талибы якобы были заинтересованы в развитии женского образования и даже работали над созданием «надлежащих условий» для повышения его доступности, но проект не получил широкого распространения – по словам представителей движения, причины этого носили экономический характер.

Стремясь гуманизировать свой образ, талибы также сделали заявление в поддержку спорта, выразив готовность после прихода к власти способствовать распространению игры в крикет и других видов спортивного досуга. Как и в случае с женским образованием, повстанцы сделали вид, что их позиция осталась прежней со времени режима «Талибана». Тем не менее, в каждом из этих случаев против принципов, утверждаемых талибами, говорили дела движения – противодействие распространению женского образования и периодические случаи нападений на спортивные мероприятия.

Талибы и культура. Поиск альтернативы

Особое место в усилиях по формированию образа «“Талибана” с человеческим лицом» заняло культурное направление. Идеологов движения не устраивала печальная репутация врагов культуры, ключевую роль в формировании которой сыграло уничтожение статуй Будды в Бамиане. Утрата, понесённая афганским культурным наследием, навеки оставила пятно на репутации «Талибана», но и других, менее крупных, репрессий и атак против деятелей культуры и простых людей, интересующихся художественным творчеством, прежде всего музыкальным, было достаточно, чтобы талибы стали однозначно восприниматься как противники культуры по меньшей мере среди афганского населения.

Тем не менее, сами талибы осознавали, что для повышения своей привлекательности им недостаточно оправдания подобных репрессий как борьбы с «противными Исламу» явлениями. Движению требовалась собственная, альтернативная культура, которую они могли бы противопоставить чужой, «враждебной». Несмотря на то, что деятельность по разработке культурных программ так и не стала полноценным элементом политики движения, определённые усилия на данном направлении были приложены.

Можно сказать, что запреты «Талибана» на многие виды культурного творчества послужили ограничением и для самих приверженцев движения на пути распространения пропаганды, но оставшиеся немногочисленные возможности в области малых форм широко использовались талибами – как в годы их правления, так и после свержения режима. Стихи и песни движения, содержание которых далеко не всегда сводится к примитивной пропаганде, получили особенно широкое распространение в южных провинциях страны, на родине «Талибана». Тематика этих произведений, равно как и языки, на которых создаются тексты, – преимущественно пушту, также дари, – указывают на то, что они создавались именно для афганцев. Многие произведения обращены к молодёжи, потенциальным новым участникам движения, однако было бы несправедливо ограничивать назначение подобного творчества сугубо вербовочной деятельностью. Творчество, исполненное пафоса горечи за судьбу страны, протеста против засилья иностранцев и социальной несправедливости, определённо направлено на создание гуманного образа движения в глазах населения, и упор на эмоции играет в этом не последнюю роль. Примечательно, что в деятельность по распространению своих песен ещё в годы пребывания у власти талибы стали вовлекать исполнителей и владельцев музыкальных магазинов, опасающихся притеснений со стороны боевиков и сделавших выбор в пользу сотрудничества с ними.

Талибское поэтическое искусство, различное по своему уровню, не всегда получало признание аудитории, но тем не менее успело широко распространиться во многих подконтрольных повстанцам районах и даже успело привлечь интерес западных исследователей. И всё же альтернативой более многогранной афганской культуре, получившей новый виток развития после репрессий, маргинальному по сути творчеству талибов стать не удалось – в значительной степени оно осталось «искусством для своих», существенно ограниченным по форме выражения и тематической направленности.

Истинное лицо «Талибана». Несоответствие пропаганды практике

Несмотря на полученные талибами благодаря новой идеологической концепции возможности, в своём практическом воплощении она потерпела неудачу, не выполнив своей главной цели. Виной тому, что отношение афганского населения к «Талибану» не удалось коренным образом изменить к лучшему, стала непоследовательная политика самих талибов. Позиционируя себя как сторонников мира и неоднократно обвиняя своих противников в убийствах мирных жителей, боевики продолжали производить атаки, жертвами которых становилось гражданское население, и даже признавали ответственность за часть диверсий, если в числе жертв были иностранные военные и сотрудники правоохранительных органов. О гражданских потерях в таких случаях талибы умалчивали, но эти сведения достаточно быстро становились общеизвестными благодаря официальным сообщениям властей и деятельности СМИ.

Работа афганских средств массовой информации, регулярно освещающих в своих материалах многочисленные атаки и другие преступления боевиков, стала серьёзным препятствием на пути внедрения концепции «“Талибана” с человеческим лицом» в народное сознание. Деятельность неподконтрольной движению прессы и ранее являлась для талибов скорее помехой, нежели инструментом воздействия, и в качестве средства устранения данной проблемы боевиками был выбран террор, традиционный для них метод подавления инакомыслия.

Вопреки стремлению завоевать расположение афганцев, талибы не изменили своей политики в отношении СМИ. Представительства медиакомпаний и отдельные журналисты неоднократно становились жертвами жестоких атак, и нынешний год, увы, не стал исключением. В январе текущего года, после нападения на автобус с журналистами в Кабуле, стоившего жизни по меньшей мере 7 работникам СМИ, талибы опубликовали громкой заявление, в котором объявили своих жертв врагами и шпионами, и выразили намерение и далее расправляться с теми, кто освещает события в невыгодном для них свете. «Талибан» показал своё истинное лицо, в очередной раз отойдя от заявлявшихся ранее принципов гуманности, и последующие атаки против журналистов вновь помешали созданию привлекательного образа движения, а угрозы создали обратный эффект, послужив поводом для более пристального внимания прессы к преступлениям талибов.

Но не средства массовой информации и не правительство Афганистана помешали движению повысить свою популярность среди населения страны. Против боевиков «Талибана» говорили их преступления, бескомпромиссность в отношении сторонников официальных властей и пренебрежения правами человека. Каждая новая атака приводила к урону не только для афганского населения, официальных властей или гуманитарных организаций – практически в любом из перечисленных вариантов удар наносился в том числе по имиджу самого движения.

Внешние и внутренние враги. Упущенные возможности

На руку талибам могло сыграть появление в регионе экстремистской группировки «Исламское государство» (действует в Афганистане с 2014 года, запрещена в России), на фоне печальной известности которой, с её масштабными планами по созданию квазигосударства и крупными атаками, движение «Талибан» выглядело сравнительно безобидным и миролюбивым, более близким афганскому населению. Тем не менее, сложившиеся отношения с новой группировкой у талибов оказались не столь предсказуемыми, как хотелось бы лидерам повстанческого движения, и ключевую роль в этом конфликте сыграл внутренний раскол в рядах «Талибана». Часть талибских фракций предпочла сделать выбор в пользу силы, перейдя на сторону «Исламского государства» – несмотря на сравнительно небольшое присутствие в Афганистане, группировка, активно действующая в нескольких регионах мира, показалась им более надёжной силой. В борьбе за перевербовку бойцов образ талиба с человеческим лицом вновь отошёл на второй план, плохо согласовываясь с практикой наказания (убийства) отступников, время от времени производившегося повстанческим движением для устрашения потенциальных перебежчиков.

Внутриталибская борьба за власть, обострившаяся в 2015 году после широкого распространения сведений о смерти главы движения муллы Омара, нанесла серьёзный урон концепции «“Талибана” с человеческим лицом» и в отрыве от влияния конкурирующих сил. Фракции движения погрузились в ожесточённую междоусобную борьбу, в которой не было места соревнованиям в человечности. Некоторые попытки сделать хорошую мину при плохой игре предпринимались отдельными лидерами «Талибана» – в частности, сын муллы Омара Мохаммад Якуб выразил готовность покончить с собой ради пресечения распрей в рядах движения, но этот жест был скорее исключением из общей закономерности. В ходе внутренних распрей талибы не щадили и мирных жителей – печальным примером может послужить история конфликта в уезде Шинданд, где после победы над противником одна из враждующих фракций движения расправилась с десятками крестьян, проживавших на подконтрольной конкурентам территории.

О непоследовательности талибов свидетельствуют и отчёты о деятельности лагерей смертников, полученные от освобождённых подростков. Несмотря на субъективность полученной информации, рассказы несостоявшихся самоубийц позволяют сделать вывод о том, что в системе вербовки смертников по-прежнему большую роль играют страх и принуждение, проявляющееся в форме психического и физического, а иногда и сексуального насилия. Подобное принуждение может позволить командирам добиться покорности и беспрекословного подчинения от молодых боевиков, но об уважении и приверженности идеалам в таких условиях речи быть не может. Обещание славы мучеников и места в раю не отменяют того факта, что к подросткам относятся как к расходному материалу, оставив позади даже видимость принципов человечности.

Перспективы пропагандистской концепции «“Талибана” с человеческим лицом»

Говоря о неудачах талибской пропаганды, всё же следует признать, миф «“Талибана” с человеческим лицом», несмотря на значительные расхождения с практической деятельностью движения, в настоящее время продолжает поддерживаться – его жизнеспособность объясняется прежде всего существованием в афганских правящих кругах сторон, заинтересованных в мирном диалоге с движением и верящих в возможность разрешить многолетний конфликт подобным образом. Этому способствует и деятельность других стран по вовлечению талибов в переговорный процесс.

Официальный Кабул, впрочем, относится к концепции «“Талибана” с человеческим лицом» всё более критично – каждая новая крупная атака неизбежно способствует разрушению мифа. В этом плане знаковым является заявление президента Мохаммад Ашрафа Гани об окончании «времени безосновательных помилований» и наказании террористов по всей строгости закона – глава государства напрямую заявил о том, что последних ожидает смертная казнь. Безусловно, афганские власти ещё оставляют боевикам шанс на примирение, но постепенно призывы вернуться к мирной жизни, обращённые к повстанцам, всё реже звучат в правительственной риторике.

Афганское население устало от многолетней войны, и этот мотив активно используется как в легальной, так и в повстанческой политической пропаганде. За годы пребывания у власти нынешнему правительству страны, несмотря на объективно существующие проблемы, удалось добиться значительно большего на пути созидания мира, нежели талибам, и подавляющее большинство населения страны признаёт этот факт. Не исключено, что концепция «“Талибана” с человеческим лицом» по-прежнему пользуется доверием жителей отдельных районов, традиционно находящихся под контролем повстанцев, но число её приверженцев уменьшается с каждым днём. С долей вероятности образ «гуманного “Талибана”» ещё будет искусственно поддерживаться в общественном сознании сторонниками программы примирения, но в конечном итоге ему уготовлено бесславное угасание на фоне памяти о многочисленных бесчеловечных атаках и жертвах. Чтобы сделать пропагандистскую концепцию талибов несостоятельной, не требовалось особой активности со стороны правительства – боевики сами разрушили представления о «талибе с человеческим лицом», продолжая политику террора.

Наталия Ханова, эксперт Центра изучения современного Афганистана (ЦИСА)

28.06.2016

Источник: afghanistan.ru