Недавние события в Северной Африке вновь напомнили мировому сообществу о проблеме исламского фундаментализма как факторе политической нестабильности. Учитывая обширную территорию исторически сложившейся исламской ойкумены, подъём религиозного экстремизма в регионе может стать угрозой и для других стран, в которых на данный момент сохраняются светские режимы. К таким странам относятся и государства Центральной Азии, в том числе – Казахстан, который традиционно относят к странам с исламской цивилизацией. Однако, если присмотреться, мусульманская традиция носит там своеобразный и неповторимый характер.
На территории современного Казахстана ислам начал распространяться ещё в VII-VIIIвв., и специфика его казахской региональной формы была во многом обусловлена особенностями его восприятия тюрками-кочевниками. Тогда мусульманские религиозные нормы в определённой степени ассимилировали местные, доисламские традиции (в частности, тенгризм – особую разновидность пантеизма). Известно, что ещё в конце XVIII-первой половине XIXвв. Уфимский муфтият посылал мулл для просвещения кочевников[1], у которых, в отличие от оседлого населения соседнего Мавераннахра[2], не было религиозных центров. Местная казахская версия ислама находилась под влиянием узколокальных особенностей, традиционализма и внешних факторов[3].Так, у казахов с исламом сосуществовал культ предков и праздники жизненного цикла[4]. Свою роль сыграли и саморегуляция ислама и его способность к адаптации[5].
Подобный двусторонний процесс локализации ислама привёл к его существованию в разной интенсивности в различных регионах Центральной Азии. Из-за культурных и национально-бытовых особенностей казахи не восприняли исламские догмы так, как их южные и северо-западные соседи – узбеки, татары и башкиры. Подобный статус кво сохранялся даже во второй половинеXIX-начале XXвв., когда под влиянием социально-политических подвижек в западных странах исламская религиозная составляющая стала основой для появления политических элементов[6]. Первые попытки привнести на территорию современного Казахстана политизированный ислам были связаны с развитием как тюркского национализма, так и исламизма. Его носителями в казахских степях стали татарские (камские и крымские) муллы и представители оседлого населения Коканда и Бухары. Это заставило русские власти, ранее поощрявшие просвещение казахов единоверцами, ограничить их контакты со степным населением[7].
С начала XX в. началось активное проникновение в казахские степи турецких агентов, организовывавшими в Туркестане свои ячейки, доставку литературы и визуальную пропаганду[8]. Подобная деятельность усилилась в годы Первой мировой войны, когда Центральная Азия стала рассматриваться германским и турецким руководством как «место ослабления России»[9]. Под видом коммерсантов и паломников в Туркестане стали появляться не только турецкие эмиссары, но и духовные вожди из Северной Африки[10], распространялись идеи о джихаде против русских[11]. Однако казахи оказались равнодушными к этой пропаганде. Даже сейчас число казахов, отдающих предпочтение светскому характеру государства, вчетверо выше числа выступающих за религиозную идеологию страны[12], при этом большинство населения считает, что распространение внешней исламской атрибутики может привести к расколу общества[13].
Отношение к исламу среди казахов оказалось закреплено и десятилетиями светской традиции во время нахождения в составе СССР, без которой, по мнению американских историков, невозможно оценивать современное положение ислама в Казахстане[14]. В Конституции Казахстана гарантируются как свобода совести, так и отсутствие государственного покровительства какой-либо религии. При правительстве республики действует Совет по связям с религиозными объединениями, обеспечивающий межрелигиозный диалог. Соответствующие международным стандартам законы о религиозных организациях помогают поддерживать баланс между различными конфессиями в обществе. Ислам способствует внешнеполитическому развитию Казахстана во взаимодействии с другими мусульманскими странами. Так, в июне 2011 г. Казахстан стал страной-председателем Организации Исламского сотрудничества.
Вместе с тем, не стоит забывать, что ослабление исламского фундаментализма в пользу национализма сменилось усилением радикальных идей[15]. Этот процесс не обошёл и Центральную Азию. Но, между тем, эта тенденция пока что не нашла адекватного отражения в конкретных решениях казахстанских властей, учитывая, что бóльшую часть населения Казахстана (70 %) составляют именно мусульмане.
Широко известны события начала 1990-х гг., когда исламисты дестабилизировали ситуацию в Узбекистане и Таджикистане. Доктрина исламизма, традиционно воспринимаемая как идея исламской интеграции, здесь, по сути, должна быть рассмотрена как попытка преодолеть в той или иной форме местные традиции «народного» ислама. Следует принимать во внимание и наличие в Центральной Азии феномена «футуро-архаики». Так, к примеру, часть юга Киргизии и значительная часть территории горного Таджикистана (равно как и соседнего Афганистана) оказывается зоной, слабо контролируемой правительством. Существующие там клановые структуры уже не изолированы, как раньше, и включены, так или иначе, в транзит и «серый» бизнес, вооружены современным оружием. Усиление деятельности таких организаций, как Исламское движение Узбекистана, «Таблиги Джамаат» и «Хизб-ут Тахрир аль Ислами», равно как и необходимость диалога с более умеренными исламистами готовит для светских режимов Центральной Азии новые вызовы.
Для Казахстана, уже проводившего превентивные меры против распространения исламизма, его проблема остаётся актуальной. Если раньше это касалось лицензирования медресе и наблюдения за деятельностью исламских организаций, то в настоящее время Комитет национальной безопасности занимается активной борьбой с экстремизмом. В памяти свежи события октября 2011 г., когда ответственность за взрывы в Атырау взяла на себя радикальная группировка «Солдаты Халифата». При этом, несмотря на то, что в 2011-2012 гг. спецслужбами Казахстана было нейтрализовано 42 экстремистские группы, Генеральная прокуратура республики отмечает слабую подготовку противодействия экстремизму органов охраны правопорядка.
Между тем, в государственной политике, направленной на отражение угрозы исламского фундаментализма, есть ряд слабых мест. Тревожной тенденцией становится увеличение числа общин, не связанных с Духовным управлением мусульман Казахстана, в которые входят не только представители широких масс, но и выходцы из интеллигенции. Дистанцировавшись от духовных процессов в мусульманских общинах в пользу соблюдения межрелигиозного баланса, власть проигрывает проповедникам-радикалам в идеологическом отношении. Кроме того, существование властных органов, отвечающих за религиозную стабильность (в том числе Агентство по делам религий) может, по аналогии с советским Советом по делам религий, рассматриваться как формализация и бюрократизация религиозных вопросов, что даст лишний козырь сторонникам радикализма.
Не отдаётся должного внимания и взаимосвязям религиозной активности с социальной и межнациональной стабильностью. Наконец, отсутствуют системный анализ ситуации в области религии и открытые экспертные площадки, куда бы выносились спорные вопросы и где бы развивались связанные с проблемой радикализма инициативы. Всё это открывает приверженцам фундаментализма потенциальные возможности для развития идей политизированного ислама в популистском ключе, учитывая, что превалирующая часть населения Казахстана, согласно опросам, не верит в возможность совершения религиозными экстремистами террористических актов в республике[16].
В условиях массовых миграций населения из центрально-азиатских республик в российские города, а также событий 2012 г. (убийства мулл-традиционалистов в Татарстане и на Кавказе) проблема распространения радикальных течений ислама выходит на передний план и в России, где до сих пор нет должного понимания различий традиционного и политизированного ислама.
Исламский фундаментализм является общей потенциальной угрозой для Казахстана и России как стран, в которых ислам присутствует в диалоге цивилизаций. Адекватным ответом на этот вызов экспертам представляется, с одной стороны, развитие в регионе Центральной Азии общих социально-экономических инициатив, а с другой – экономическая интеграция и гуманитарное сотрудничество в рамках международных организаций. Что же касается идеологической стороны вопроса, которая представляется не менее важной, то история показывает нам, что для противодействия радикализму были и есть все основания.
[1] Центральная Азия в составе Российской империи. М., 2008. С. 237.
[2] Историческая область в Центральной Азии на правобережье Амударьи. Крупнейшие центры – Хива, Бухара и Самарканд (сейчас все располагаются на территории Узбекистана).
[3] Ислам и проблемы национализма в странах Ближнего и Среднего Востока. М., 1986. С. 43-44.
[4]Халид А. Ислам после коммунизма. Религия и политика в Центральной Азии. М., 2010. С. 41.
[5] СикоевР.Р.Панисламизм: истоки и современность. М., 2010. С. 247.
[6] Landau J.M. The Politics of Pan-Islam. Oxford, 1990. P. 2, 10.
[7] Халид А. Указ. соч. С. 60; Центральная Азия в составе Российской империи. С. 238.
[8] ГАРФ. Ф. Р5325, Оп. 4с, Д. 473, Л. 2, Д. 482, Л. 5 об; LandauJ.M. Указ. соч. P. 65.
[9]Trietsch D.Der Aufstieg des Islam. Berlin, 1915. S. 15.
[10]ГАРФ. Ф. Р5325, Оп. 4с, Д. 335, Л. 11 об-12.
[11] Bihl W. Die Kaukasus-Politik der Mittelmächte. T. 1: Ihre Basis in der Orient-Politik und ihre Aktionen 1914–1917. Wien, 1975. S. 118.
[12]http://www.ipr.kz/analytics/1/1/169
[13]http://www.ipr.kz/projects/2/2/30
[14] Халид А.Указ. соч. С. 11.
[15] Ислам и проблемы национализма в странах Ближнего и Среднего Востока. С. 28-29; Халид А.Указ. соч. С. 29, 205; СикоевР.Р.Указ. соч. С. 22-23.
[16]http://www.ipr.kz/projects/2/2/30