Наблюдая за разворачиванием сразу нескольких информационных войн, автор нередко сталкивается с вопросом о том, как случается, что откровенные утки разлетаются по СМИ. Конспирологическое сознание обычно рисует картину, в которой главный редактор пропагандистского издания получает респонденту придумать что-нибудь страшненькое, и тот бодро отрабатывает социальный заказ. Возможно, в свое время оно так и случалось. Но сегодня методика выращивания особо замечательных уток выглядит так.

Вот есть некий конфликт между двумя странами. Ситуация необъявленной войны, которая может длиться годами, как на Корейском полуострове, или месяцами, как на Украине. Уровень взаимного неприятия уже велик, и пропаганда обеих сторон активно демонизирует противника. Так создается определенный информационный фон, общий контекст, в котором подаются новости. У нас – разведчики, у них – шпионы; у нас – партизаны, у них – бандиты. И вообще – та сторона, разумеется, воюет нечестно и потенциально способна на всякие зверства, как и подобает врагам.

Вот некая закрытая зона конфликта. Неважно, идет ли там война или там просто авторитарный режим. Важно то, что лишний раз соваться «на ту сторону» может быть небезопасно. И выходит, что новости о том, что творится в этой закрытой зоне на вражеской территории, мы узнаем или из официальной вражеской пропаганды (которая, разумеется, врет), или от перебежчиков.

Вот перебежчик, или даже перебежчица от «них» к «нам». Сюда она бежала от окружающей разрухи, а возможно, и по иным, личным и более неприятным причинам. Она рассчитывает на лучшую жизнь и статус политического беженца. Но таких, как она, десятки, если не сотни. Как выделиться из общего потока? Надо рассказать или что-нибудь важное, или что-нибудь страшное. Поскольку никаких военных или политических секретов она не знает, остается придумать как можно более душераздирающую историю, которую она пережила или хотя бы видела своими глазами. Главное, «чтобы слезу вышибало». Это может быть история о том, как в лагерях только что родившихся детей заключенных бросают в суповой котел. Или о том, как каратели распинают или сжигают живьем малолетних детей тех, кто заподозрен в антигосударственных настроениях. Истории про зверства фашистов читали все и есть от чего отталкиваться…

Вот корреспондент. Не обязательно центрального канала ТВ или просто журналист. Он приехал собирать новости поближе к закрытой зоне, и ему попадается наша перебежчица, которая со слезами и надрывом рассказывает ему свою историю. «Это, безусловно, очень «вкусный» сюжет, – думает журналист. – Проигнорировать его я не могу. Она сообщает что-то важное. Проверить, правда это или нет, я тоже не могу. Или не умею. Или не очень-то хочется, потому что это лишняя сложная работа, отнимающая время. Я корреспондент, а не следователь. Она сказала, я записал и передал. Решат, что это неправда или неформат, значит материал не пойдет.»

Вот редактор или иной ответственный человек, которому на стол попала «горячая новость». Что-то кажется в ней странным, Возможно, это ложь. Но, возможно, и правда. Поэтому мы пустим эту новость в печать или в эфир, и на то есть несколько причин.

Во-первых, на рынке жареных новостей побеждает тот, кто опубликует ее раньше всех, а любая перепроверка отнимет время. И это еще не говоря о ситуации, когда ты засомневался и решил эту странную/страшную новость в эфир не пускать, а она возьми и окажись правдой.

Во-вторых, зрители или читатели любят жареные новости. Им приятно смаковать чужую для них боль, будь то криминальная хроника или рассказы о зверствах отдаленных режимов. Такие новости привлекают внимание и поднимают тираж. А что аудитория настолько невзыскательна, так другой у нас нет.

В-третьих, пропагандистская составляющая накладывает свой отпечаток. Это не обязательно требования, потому что редактор может и сам находиться внутри соответствующего дискурса: на той стороне враги, и поэтому нет ничего удивительного в том, что они теоретически могли докатиться до подобных страстей. Если бы в этом обвинили «нашу» сторону, то, конечно, стоило бы задуматься и провести расследование, после которого решать, что делать с подобной новостью. А в случае врага даже неважно, является ли это государственной политикой или эксцессом отдельного исполнителя. У нас есть свидетель. Мы широко озвучиваем его показания. Свобода слова заключается в том, чтобы как можно больше людей узнало о сотворенном преступлении, которое, к тому же, так хорошо дискредитирует наших врагов.

Вот остальные СМИ или просто блоггеры, которые, столкнувшись с «выпущенной» редактором новостью, начинают ее репостить и распространять. Обычно, не рефлектируя. Ведь информационный фон существует давно, и о том, что «враги» способны на подобное, теоретически общеизвестно. Эта новость укладывается в сложившуюся картину мира, сформированную сотнями других подобных кирпичиков. А то, что какие-то из них оказались липой, как правило, ничего не меняет.

Более того, иногда тиражируемая информация искажается или обрастает дополнительными подробностями. Иногда такое бывает неосознанно, как в игре в испорченный телефон. Иногда наоборот: журналисту издания Б не хочется просто копировать новость из издания А, и он додумывает к ней лишние детали или делает вид, что у него есть свой источник информации, который рассказал об этой же истории что-то большее. Все равно же никто не проверит.

Вот и всё. Но утка вылетела, и были причиной тому лень и некомпетентность или заказ, уже не имеет значения.

Сколько она продержится в воздухе, зависит от проверяемости информации и/или интенсивности обоюдной информационной войны. Если вражеская контрпропаганда работает хорошо или историю можно быстро перепроверить по иным источникам, разоблачение случается быстро, как это было с историей про распятого мальчика на Украине. Но если такой прозрачности нет, утка может летать очень долго, и примером этому – целая серия «страшных сказок про Северную Корею». Не случайно американский журналист Айзек Стоунфиш придумал шуточный закон: любая, даже самая бредовая, информация о КНДР найдет свою аудиторию и будет максимально принята на веру и растиражирована в западных СМИ. Не верите – тому пример порождение украинской прессы, где полный набор историй о казнях, включая даже те, которые официально разоблачены.

И даже если утку разоблачат, что с того? Во-первых, у подобной новости есть аудитория, которая готова в нее поверить. Для нее эта страшная история – не решающий факт, который формирует мнение, а какое-то по счету доказательство, укрепляющее давно сложившееся мнение. Во-вторых, опровержение жареной новости редко появляется на той же полосе и тем же шрифтом.

Но утки опасны. Пестуемая ими демонизация легко разжигается и тяжело выводится. В веренице уток можно не заметить иную птицу, и правдивая информация воспринимается по аналогии с ними, ведь человек, который трижды убедился, что страшные новости – утка, в четвертый раз даже не захочет перепроверять. Привычка к уткам и описанный выше алгоритм их появления снижает профессиональную компетентность. Осторожнее!

Константин Асмолов, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН

01.08.2015

Источник: ru.journal-neo.org